Антарктида: Четвертый рейх - [155]

— Нет, мой фюрер. Я не могу идти против истины. Ни Правитель, ни другие члены Высшего Совета не говорили ничего такого, что требовало бы согласования с вами или же касалось бы лично вас.

— Тогда почему вы не объяснили им, барон, что в этой стране, в этом, — врубался он костяшкой указательного пальца в стол, — нормальном земном мире все происходит так, как решу я, фюрер, а не так, как возжелают эти антарктические кроты?!

— Я пытался, мой фюрер. Особенно когда речь шла о руководстве Рейх-Атлантиды.

— Вот-вот, вернитесь еще раз к тому, что они говорили о руководстве Рейх-Атлантиды.

— Как я уже говорил…

— Можете считать, что пока вы еще и слова не произнесли, капитан цур зее! Поэтому говорите, говорите, не упуская ни малейших подробностей!

Услышав свой чин в таком, почти саркастическом, произношении, барон поневоле вздрогнул. Он хорошо помнил примету, которую высшие офицеры Кригсмарине и вермахта передавали из уст в уста: если, впадая в раздражение, фюрер вдруг начинает обращаться к офицеру с саркастическим упоминанием о его чине — значит, жди разжалования. В лучшем случае, фюрер возьмет его имя на заметку, чтобы потом долго не повышать данного офицера в чине. Причем в злопамятстве своем фюрер был уникален.

Единственное, что спасало сейчас фон Риттера что начальником базы, а следовательно, правителем Рейх-Атлантиды был назван не он, а барон фон Готт. Ему даже трудно было представить себе, как бы он чувствовал себя в эти минуты, называя в качестве первого лица подземного рейха самого себя.

Правда, к чести фон Риттера, у него хватило мужества не злорадствовать по поводу назначения фон Готта и не пытаться хоть как-то очернить его в глазах фюрера. Наоборот, самые лестные отзывы; жаль только, что сам фон Готт не может засвидетельствовать проявление такого рыцарского благородства. Вот именно, благородства. Особенно если учесть, что при одном упоминании имени фон Готта фюрер начинал конвульсивно подергиваться.

— И все же, капитан цур зее, — вновь впился в него взглядом вождь нации, — почему был избран именно барон фон Готт?

— Очевидно, потому, что Посланник Шамбалы и Правитель Внутреннего Мира были прекрасно осведомлены о его арктических исследованиях.

— Но вы тоже слывете у нас полярником. И многие другие.

— Мне отводится роль начальника службы безопасности. — Только страх перед фюрером не позволил фон Риттеру признаться, что на самом деле ему отводилась иная роль — быть духовным лидером рейх-атлантов. Но не мог же он признаться сейчас в этом!

— Тогда как объяснить, что доступ во Внутренний Мир был открыт только вам, и именно вам, а не барону фон Готту? — неожиданно стукнул кулаком по столу Гитлер.

Барон не мог знать о том, что перед отправкой экспедиции в этом кабинете побывал сам Посланник Шамбалы и что разговор с ним у фюрера тоже не удался. Тем не менее полярник почувствовал, что раздражение фюрера вызвано не только самоуправством Правителя Внутреннего Мира, позволяющего себе решать за фюрера рейха — кому править в подземном мире Новой Швабии, а кому нет.

Барону Альфреду фон Риттеру вдруг явственно открылась тайная подоплека всего того, что происходит вокруг Рейх-Атлантиды: фюрер почувствовал, что Высшие Посвященные Шамбалы отворачиваются от него, что он теряет былой авторитет; что тибетские, гималайские или какие-то еще учителя, перестают ставить на него как на политика и вершителя судеб народов. Что сейчас, выслушивая его рассказ, Гитлер чувствует себя так, как чувствовал себя Наполеон после поражения в России. Когда он понял, что удача и боги отвернулись от него и шел к своему Ватерлоо, как к спасительной пропасти.

— Вы запомнили то место в Антарктиде, в котором атланты выпустили вас на поверхность?

— Нет.

— Почему? — вдруг каким-то упавшим голосом спросил Гитлер.

— Просто так запомнить его невозможно было, ведь это происходило где-то в глубинах ледового континента, где нет никаких городов, маяков и прочих ориентиров, — почувствовал фон Риттер, что и в нем тоже накапливается раздражение, только его раздражение продиктовано его аристократической родовой гордостью.

Почему он, аристократ, ведущий свой род от крестоносцев, должен терпеть выходки этого… ефрейтора? Он совершил беспрецедентную экспедицию в Антарктиду и в ее Внутренний Мир; его имя уже принадлежит истории, так почему, вместо славы, наград и чинов, на него сыплются непонятные упреки и подозрения?

— И дело тут не в моей памяти, — добавил барон, — а в том, что пилоты так и не смогли обнаружить потом этот климатический оазис. Об этом вам доложит гауптштурмфюрер Крозетт, дожидающийся своей очереди в приемной.

— Ну да?! Что, там еще и этот коршун Геринга? — недовольно проворчал Гитлер.

* * *

И кто знает, чем закончился бы этот разговор, если бы вдруг на столе фюрера не ожил телефон правительственной связи.

— Господин Шикльгрубер?

— Да, — нервы у фюрера напряглись до беспредела, когда он услышал в трубке голос Принца Шамбалы.

— Почему вы не направляете свои линкоры в район Новой Швабии, господин Шикльгрубер? Чем вызвана эта задержка? Чего вы ждете — пока в этом районе появятся корабли англичан, норвежцев и американцев, которые и так уже начали проявлять интерес к этому участку Антарктиды? Кроме того, мы ждем эскадру субмарин, которая бы обследовала входы во Внутренний Мир и, выдав их за свое открытие, официально позволила бы начать великое переселение арийцев. Остальные инструкции контр-адмирал фон Готт получит в Антарктиде. Не забудьте подключить к этой операции сидящего у вас в кабинете капитана цур зее барона Риттера. До свидания, партайгеноссе Шикльгрубер.