Антаподосис. Книга об Оттоне. Отчет о путешествии в Константинополь - [20]

там они платят!».

XXVII. Итак, видя, что души людей его в результате этих увещеваний воспылали воинским духом, король, опять охваченный даром божественного вдохновения, велел всем молчать и добавил следующее: «Пусть деяния древних королей и писания святых отцов научат нас совершить то, что мы должны сделать. Ведь Богу не трудно сокрушить многих с помощью малого [войска], если те, кто стремится свершить это дело, заслужат его своей верой; если будут они верующими не только исповеданием своим, но и делами, не только устами, но и сердцем. Обещаем же и воздадим, по слову псалмопевца⁵¹, обеты; первым воздам их я, кто и достоинством, и рангом первый среди вас. Пусть ересь симонии⁵², ненавистная Богу и проклятая блаженнейшим князем апостолов Петром, которую предки наши до сих пор по недомыслию терпели, будет совершенно изгнана из нашего королевства. Пусть благодать соединит тех, кого разделила хитрость дьявола».

XXVIII. Король хотел сказать еще нечто подобное, когда быстро подъехавший вестник сообщил, что венгры уже находятся у Мерзебурга - крепости на границе саксов, тюрингов и славян. Он также добавил, что они взяли в плен немалое количество женщин и детей, перебив огромное множество мужчин; ведь они сговорились не оставлять в живых никого старше 10 лет, дабы внушить этим немалый страх саксам. Король же, будучи тверд духом, не устрашился этим; напротив, еще более настойчиво стал призывать он [воинов] сразиться за отечество и со славой умереть.

XXIX. Между тем, венгры справлялись у пленников - следует ли им опасаться нападения. Узнав от них, что иначе и быть не может, они отправили разведчиков выяснить - так ли это. Разведчики, пустившись в путь, увидели, что король Генрих с огромным войском находится уже вблизи упомянутого города Мерзебурга. Едва успев вернуться к своим, они сообщили им о прибытии врага; ведь никто иной, как сам король предстал перед ними вестником битвы.

XXX. Сразу же началась битва; со стороны христиан слышался святой и чудесный глас: Κύριε ελεισον, кирие элейсон⁵³, со стороны же [язычников] - мерзкое и дьявольское: «ху, ху!».

XXXI. Перед началом битвы король Генрих дал своим людям такого рода мудрый и спасительный совет: «Когда вы приступите к играм во имя Марса, пусть никто из вас, обладая более быстрым конем, не старается обогнать товарищей. Но, прикрыв друг друга щитами, примите на них первый залп стрел; а затем стремительным бегом и яростнейшим натиском бросайтесь на них, дабы не ранее смогли они выпустить в вас второй залп дротиков, чем почувствуют на себе раны, причиненные вашим оружием». Итак, саксы, не забыв его спасительнейшего наставления, выстроились в правильную линию и помчались [на врага], - причем более быстрый конь не обгонял более медленного; но, как говорил король, закрыв друг друга щитами, они без всякой для себя опасности приняли на них град стрел; а затем, как и советовал им мудрейший муж, бросились на врагов столь стремительно, что со стенанием жизнь их покинула⁵⁴ прежде, чем был выпущен второй залп дротиков. И случилось по милости Божьего дара, что врагам теперь более угодно было бежать, нежели сражаться. Даже быстрый конь казался им теперь слишком медленным. Украшения в виде фалер и почетная роскошь оружия стали теперь для венгров не защитой, но бременем. Выпустив стрелы, бросив луки и сняв также фалеры, - чтобы освободить коней от лишней ноши, - они думали уже об одном только бегстве. Но всемогущий Бог, отняв у них отвагу, чтобы сражаться, лишил их также возможности бежать. Итак, когда венгры были изрублены и обращены в бегство, огромное количество их пленных обрело свободу, и сменился стон их радостной песней⁵⁵. Эту свою победу, столь же достойную славы, как и памяти, король велел изобразить на ζογραφεΐαν, зографиан, то есть картине, в верхних покоях дворца в Мерзебурге, дабы считали это дело более истинным, чем правдоподобным.

XXXII. Пока это имело место, почти все итальянцы, отправив послов, пригласили к себе некоего Людовика⁵⁶, бывшего родом из Бургундии, дабы он, придя к ним и отобрав у Беренгара королевство, стал ими править.

XXXIII. Инициатором же столь гнусного преступления был Адальберт⁵⁷, маркграф города Ивреи, замуж за которого названный Беренгар выдал свою дочь по имени Гизела⁵⁸; от нее он имел сына, которому дал имя деда⁵⁹. Это тот самый Беренгар⁵⁹, - говорю я, - от безмерной тирании которого ныне стонет вся Италия и из-за козней которого она получает от всякого народа не пользу, но вред. Но вернемся к делу; о нем же пока сказано достаточно.

XXXIV. Сверх того, этот Адальберт, - да уберегут себя от этого все добрые люди, - был человеком самых отвратительных нравов. Правда, пока он был молод и кровь его кипела, он славился удивительной человечностью и святостью; так, если возвращаясь с охоты, встречал он бедняка и не имел с собой ничего, что мог бы ему дать, то сразу же, не задумываясь, уступал ему свой рог, висевший на шее на золотой цепочке, а позже выкупал его обратно за столько, сколько тот стоил. Зато позже он приобрел столь дурную славу, что и стар, и млад пел о нем такую правдивую песню. Чтобы было благозвучнее, скажем ее по-гречески: ‘Αδελβέρτος κόμις κουρτης, μακροσπάθης, γουνδοπιστης, Адельбертос комис куртис, макроспатис, гундопистис\ что означает: «Длинный меч у него, но короткая верность».