Анри Барбюс - [61]

Наружная дверь открывается порывисто, внезапно. На пороге появляется неожиданная в этом месте и в это время фигура. Это очень молодая девушка в серой «виндякке» — легкой куртке, какие носят спортсмены. На непокрытой голове, как вызов моде, косы, уложенные крендельками над ушами. Косы золотистые. Глаза у девушки того правильно голубого цвета, который часто встречается у молодых немок и тускнеет с годами, как бы выгорая в огне жизненных перипетий.

Барбюс подумал, что эту девушку он назвал бы Гретхен, если бы… да, если бы не выражение лица. B нем — упрямство, вызов, полудетское усилие не уронить своего достоинства и готовность дать отпор.

Она легким и решительным шагом проходит под арку;

— Я от компартии, — произносит девушка с неуловимым берлинским выговором и кладет на круглый стол свой мандат.

Девушка озирается, и двое мужчин у окна видят, как она одинока в этом зале, в этом приюте шписбюргеров и всей накипи большого города, выплескивающейся в вечерний час в тесные локали мелкобуржуазного района.

Бруно видит, как по лицу его спутника пробегает лукавая усмешка. Прихлебывая пиво, Барбюс не сводит глаз с девушки. Толстый социал-демократ говорит что-то скучным голосом, подчеркивая сказанное вялым жестом пухлой руки.

Девушка исподлобья смотрит в зал. Ясно, что ей тошно здесь. Ее взгляд задерживается на сидящих за столиком у окна. В этот момент Барбюс порывисто поднимает сжатый кулак в приветствии: «Рот Фронт!»

«Рот Фронт!» — и Бруно также поднимает сжатый кулак. Ей-богу, это выглядит внушительно, хотя их всего двое!

Как изменилось лицо девушки, когда она отвечает на приветствие тем же решительным жестом! Теперь видно, что это не Гретхен, нет, это скорее Валькирия! И косы ее уже не кажутся золотыми, да они просто рыжие! И глаза уже не смиренно-голубые, а темно-синие, и сейчас искры смеха зажглись в их глубине.

Барбюс бросает на стол монету и вслед за Бруно выскакивает на улицу.

Он был неосторожен? К черту! Он доволен!

Все еще идет дождь. Мостовая блестит, мокрый асфальт отражает свет скудных фонарей и фар проплывающих в тумане автомобилей.

А образ современной Гретхен остался в памяти, отложился броским и сильным штрихом.

И ни одному из мужчин, зашагавших дальше под дождем, не думалось, что и место это, и эта девушка еще возникнут в их жизни, и не в воспоминаниях, а в живой и горестной реальности.

В тот вечер Барбюс выступал на многолюдном митинге. И в полночь возвращался в свой пансион. Они шли пешком: Барбюс, Бруно и Аннет. Улицы были почти пустынны, если не считать одиноких девиц с развязными манерами и уличных продавцов сосисок. Барбюс заявил, что голоден. Сосиски были горячие, картофельный салат — холодный. Зато на картонное гофрированное блюдце щедро накладывали горчицу.

По местному обыкновению в дом нельзя было войти, не имея своего ключа. Выяснилось, что Аннет оставила ключи у портье.

Они зашли в пивную, чтобы позвонить в пансион по телефону. Рабочие и шоферы такси пили за столиками пиво и громко говорили о политике. Барбюсу вдруг здесь понравилось. «Tiens![16] Мы остаемся тут…» Он, не слушая уговоров своих спутников, присел за столик, покрытый бумажной скатертью, вступил в разговор. Они говорили о войне, только и слышалось: «В районе Понтавр…», «В сентябре 15-го года… Я тогда первый раз увидел танки», «Такого не бывает», — сказал я себе», «Из нашей роты осталось в живых три человека…»

Кто-то стучал протезом по столу, кто-то затягивал солдатскую песню.

Ему было хорошо среди них. Они были его товарищами еще с тех пор, когда из меловых ям Шампани, из глинистых нор Артуа они, вчерашние враги, вставали, черные от грязи и бессонных ночей, и обнимались, как братья, и клялись вместе бороться против войны.

Барбюс ушел только тогда, когда поднялись они.

Он не мог предвидеть того, что произойдет всего лишь через четыре года. Не мог вообразить глубины пучины, в которую будет ввергнута Германия. Он любил эту страну, он любил этот народ, который много раз называл великим.

Через шесть лет Барбюс обратит к германскому народу слова пламенного призыва: «…От имени… масс я говорю с вами… Создание единого антифашистского фронта и начатая им борьба — это новое явление, и мы видим новых людей… Мы протягиваем вам руку во имя торжества народных масс, которые поднимаются повсюду…»

5

Барбюс пришел в коммунистическую партию автором «Огня» и «Ясности». Все последующие годы он не перестает создавать книги. Что же нового появилось в его таланте, в произведениях, созданных в 20-е годы? Или ничто не изменилось?

Пригодился опыт прошлого. Но появилось и нечто редкое и значительное — страсть к исследованию, попытка монументальных обобщений. В художнике и политике пробудился историк. И «Звенья» — огромный, всеобъемлющий роман был первым шагом в этом направлении.

Старая испытанная сюжетная схема — впечатления, переживания и мысли героя-одиночки, его поиски истины. Форма повествования от первого лица, как и в ранних романах «Умоляющие» и «Ад». Казалось бы, все как прежде. Нет, герои «Звеньев», поэт Клеман Трашель, обладающий волшебной способностью проникать в прошлое, все видит по-новому.