Аноха - [5]

…Талант? Есть у него! Врешь, Парфеныч!

Руки Анохи мечутся над опокой, брызжет из сита черный песок, и облако угольной пыли скрывает Аноху от окружающего мира. Опоку за опокой, как гигантские шашки, расставляет Аноха на земле, словно ведет с кем-то азартную игру:

— Там семнадцать.

— Здесь восемнадцать!

— Там двадцать!

— Здесь двадцать один!

— Очко! — кричит Аноха.

И когда залитые чугуном опоки мечут пламя и дым, кажется Анохе, что это иллюминация в честь его торжества и победы.

Подошел толстый и остроглазый начальник цеха Тихон Тихонович, постоял, выкурил папироску и сказал только одно слово:

— Ж-жарко!

— Очень даже, Тих Тихч, — обрадовался простому и безыскусственному замечанию уставший от напряжения Аноха. Ему никогда не нравился замкнутый человек, который, казалось, думает всегда о чем-то непостижимо мудром. А сейчас таким близким и понятным показался ему Тих Тихч, таким теплом повеяло от его фигуры, что Аноха не выдержал:

— Двадцать первую кончу, а больше не потяну, Тих Тихч, силов нехватит…

Признался Аноха, что начинает уставать, и устыдился:

«Заслабило, подумают, нечего было браться… Сопля ты, Аноха».

Остроглазый начцеха словно ожидал, что заговорит именно об этом Аноха.

— Это оттого, что хитрости мало, вот и нажимаешь зря на мускулы… — Тих Тихч бросил папироску в черную пыль. — Изловчиться надо, чтобы и работалось легче и горшков больше выходило. Понял?

Анохе невдомек, о какой хитрости ведет речь Тих Тихч, но, зная его, как многодумного человека, доверился ему:

— Видишь, — Тих Тихч повел короткой, толстой рукой по цеху, — сколько людей ворошится, и каждый только свое дело знает. Только за себя думает да в одиночку пыжится, животом работает, а не мозгами. Ты вот что: заходи-ка в контору после гудка, потолкуем… Есть у меня к тебе дельце одно…

— Приду, Тих Тихч, обязательно приду, — окончательно зачарованный вниманием к нему, бормотал Аноха.

5

Литейщик Степка сверкает смехом, улыбкой, прибаутками, словно свежий осенний лед искрится на солнце.

— Чтой-то наш Аноха мудрит, — отпускает замечание Степка, сливая чугун в заформованные Анохой опоки. — Жили деды — не видали беды, стали жить внуки — натерпелись муки… Да куды ж, холера, ковш гнетешь?! — вдруг заорал Степка на подручного, и «мать-перемать» полетела по цеху.

— Насажают тут анох разных вислоухих на нашу погибель… Другой сопель откинуть не умеет, а тож других учить берется, об себе воображать начинает… К начальству улизивается… — косит черный глаз Степка в сторону Анохи.

От ковша и от степкина тяжелого взгляда пахнуло на Аноху одуряющим жаром, пот хлынул обильными ручьями по лицу, парализованные внезапно руки бессильно повисли вдоль тела, и разом Аноха почувствовал, как страшно он устал, как уходят последние силы.

— Что язык высунул?! Кишка тонка за такое дело браться?

Да, слаб Аноха, не суждено ему подняться над своим горьким уделом. Видит Аноха торжествующие напряженные мускулы степкиных рук и в неповторимой игре их читает свой приговор.

В этот день Аноха уходил с завода надломленной, разбитой походкой.

Он зашел в моссельпромку. Жадно вытянул, стакан за стаканом, бутылку теплого пива без закуски, чтобы больше захмелеть. Выпил вторую, спросил третью…

Пивная опустела. Разглядывая знакомую обстановку, Аноха подметил, что все предметы ожили и сдвинулись с своих мест: краснолицая девица на плакате летела в черную пропасть, но почему-то смеялась; шаткие бутылки беспричинно падали; от накренившегося стакана растекались желтые пивные ручьи, изломанные мутным зеркалом столы и стулья валились на-бок. Груды пробок и склизких окурков шевелились от массы насевших мух. Отовсюду Аноху обступили черные полчища пивных бутылок и, казалось, двигались на него в грозном наступлении.

Анохе вдруг стало жутко. Схватив стул, он размахнулся. Бутылки, с отчаянным звоном разлетаясь в куски, расступились перед Анохой, и он, шатаясь, шагнул к двери.

6

Проснувшись, Аноха вспомнил, что вечером ругался с матерью, колобродил ночь, избил кота и потом гладил и ласкал его, целуя смешную и облезлую мордочку и холодный и черный кончик носа.

В ухо назойливо трубил комар, а Анохе казалось, что это заводской гудок настойчиво зовет его на работу. Он торопливо оделся и зашагал по улицам, напоенным запахом цветущих яблонь.

В завод Аноха пришел задолго до гудка. Цех еще спал, и только вагранка сотрясала тишину могучим своим дыханием. Аноха впервые видел свой цех таким пустым, лишенным человеческого гомона, впервые разглядел Аноха железные перекрытия крыши, обычно тонувшие в синей дымной мгле, — сейчас воздух был чист, и Аноха поразился, как фермы, склепанные из отдельных кусков, сшитых бесчисленными заклепками, могли держать вот такую огромную тяжесть, нависшую над головами двух тысяч рабочих. Поразился и преисполнился чувством уважения и доверия к этим малюсеньким заклепочкам и хитрому сплетению металла…

…Вот и тут хитрость… Ведь надо же было заставить бессильные куски металла сцепиться и создать нерушимую опору для непомерной тяжести крыши, чтобы легко и свободно могла переметнуться из края в край гигантская рука электрокрана.