Анна Павлова. Десять лет из жизни звезды русского балета - [69]

Во время поездки по Скандинавии мы услышали о смерти Теодора Штайера. Он болел уже восемнадцать месяцев, но, когда я видел его в Лондоне прошлым летом, Штайер, казалось, поправлялся. Узнав о том, что я повредил колено, он настойчиво твердил, чтобы я был осторожен и не слишком переутомлялся, полагая, что именно из-за переутомления он потерял свое здоровье. Мы очень сожалели, что потеряли такого друга, а то, что нас не было рядом с ним, удваивало горечь утраты.

Мы не пробыли дома и шести недель, когда нас вызвали на репетиции для короткого турне по курортам континента. Мы провели несколько дней в Остенде, затем отправились в Висбаден и Баден-Баден. Это было чрезвычайно приятное летнее турне. У нас был новый дирижер Эфрем Курц, который с симпатией относился к танцовщикам, его не снедало тщеславие, и он не считал себя единственным человеком, понимающим, как следует исполнять музыку, так что мы были довольны. С нами выступало несколько актеров-гостей: Анатолий Обухов, Борис Романов, Макс и Маргарита Фроман. Они привнесли несколько своих дивертисментов. Романов и Обухов с великолепным артистизмом исполнили с Павловой «Кокетство Коломбины». Теперь кажется почти невероятным, что британская оккупационная армия в 1927 году все еще находилась в Германии, но я прекрасно помню, что, когда мы танцевали в «Курхауз» в Висбадене, ложа кайзера была заполнена британскими офицерами, облаченными в парадную форму. Много лет спустя я узнал, какое впечатление человек может производить на окружающих. Во время поездки в Дувр официант посадил меня напротив единственной посетительницы вагона-ресторана. Мы попытались завести вежливый разговор и коснулись музыки. Было упомянуто имя Римского-Корсакова; дама сказала, что никогда не слышала о нем, и я выразил удивление по этому поводу, поскольку считал, что каждый знал «Шехеразаду», по крайней мере из-за балета.

– Я только однажды видела русский балет, – сказала она. – Когда Павлова выступала в Висбадене. Кое-кто из труппы жил в том же отеле, где поселился мой муж: девушка-американка (Беатрис Берк), высокий мужчина (Обри Хитчинз) и блондин (я!!). – Я превратился в слух. – Необычайные люди, они в полночь ели бифштекс!

Я мог подумать только о том, какое чудо найти такой отель, где в полночь подают бифштекс.

Фроманы включили в свой дивертисмент испанский танец; это был старомодный русско-испанский танец. Я сидел в партере рядом с Павловой, когда они начали оркестровую репетицию. Зазвучала музыка, и они стали танцевать. После нескольких па Павлова повернулась ко мне и сказала: «Знаешь, Элджи, я видела так много настоящих испанских танцев, что, когда вижу нечто подобное, мне хочется смеяться!»

Мы вернулись в Лондон и приступили к репетициям для сезона в «Ковент-Гарден». В этом сезоне не было премьер, но возобновление в репертуаре «Тщетной предосторожности» с Павловой в партии Лизы стало приятным сюрпризом для тех, кто видел других танцовщиц в этой роли. Помимо танца ее мимическая игра вызывала восхищение. Я был очень взволнован тем, что моего «Боугимена» включили в программу в самом начале сезона. Но в тот день, когда он должен был исполняться, его в программе не оказалось! И уже никто ничего не мог поделать – программа была напечатана! Я отправился к Павловой, которая проявила большое сочувствие и сказала: «Идите к месье Дандре и скажите ему, что я велела вам помочь». В результате оказанной Павловой поддержки я исполнил его. Ни Дандре, ни Эдмунду Рассону не нравился «Боугимен», для них он был слишком модернистским, и они явно старались не включать его в программу. Мне все время приходилось сражаться за него, но, когда он исполнялся, всегда имел успех. В Германии к нему отнеслись чрезвычайно серьезно, словно дети, которым нравится, когда их пугают, а в Дании и Австралии смеялись до безумия; когда я исполнил «Боугимена» в Копенгагене, мне сделали большой комплимент, назвав Стормом Петерсеном в балете.

Романов танцевал с труппой в Лондоне и поставил номер для дивертисмента во время ковент-гарденского сезона и в течение короткого отпуска, прежде чем мы отправились в турне. Он назывался «На балу» и предназначался для Павловой и шестерых танцовщиков в роли гусаров с букетами – трех красных и трех синих. По дороге домой из Висбадена мы заехали в Париж к Максу Уэлди, чтобы он снял с нас мерки для костюмов. Этот танец был очень хорошо поставлен и доставлял удовольствие в равной мере как публике, так и исполнителям. Он также поставил лезгинку из «Демона» Рубинштейна, которую было так весело исполнять. У нас были изумительные костюмы, которые за исключением подошв сапог, немного более прочных, чем у настоящих грузинских сапог, отличались абсолютной достоверностью и представляли собой полный контраст по сравнению с в высшей мере стилизованными костюмами для «Цыган» из роскошной постановки на музыку Даргомыжского к опере «Русалка».

Затем началось долгое турне по Англии – шестьдесят городов за десять недель. Через несколько дней после начала турне приехал Николай Сергеев, чтобы поставить для труппы «Баядерку». Павлова начала репетировать па-де-де, и я видел, как она держалась a la seconde