Анна Павлова. Десять лет из жизни звезды русского балета - [54]

Хотя к тому времени я уже превратился в закаленного туриста, континента еще не посещал. Германия, безусловно, не была страной моего выбора, ибо я до сих пор испытывал горечь по поводу потери брата, погибшего на фронте, и утраты нашего лондонского дома, разрушенного во время воздушного налета. Однако Германия мне понравилась. Атмосфера казалась чрезвычайно дружелюбной. Когда мы приехали в Берлин, нас встретил импресарио с женой. Члены труппы, уже давно выступавшие в ее составе, утверждали, будто на ней была та же самая шляпка, которую она носила в 1914 году, когда Павлова в прошлый раз посещала эту страну. Всем нам вручили небольшие прекрасно напечатанные буклеты на английском, французском и немецком языках, где был подробно расписан каждый день нашего турне, прилагался список отелей и сообщалось множество других полезных деталей. Немецкая педантичность! Это было замечательно. В воздухе Тиргартена уже было разлито предчувствие осени, по утрам появлялся легкий туман, поздние лучи солнечного света, пробивавшиеся сквозь деревья, освещали яркую зелень мха, покрывавшего их стволы, и он отливал каким-то жутковатым блеском. Наши выступления проходили в модернизированном здании «Кролль-опера», репетировали мы в комнате с большой верандой, и дождь падал тяжелыми каплями с огромных влажных ветвей на стеклянную крышу.

Я знал, что Павлова нервничает по поводу этого турне. Она выступала в Германии, когда началась война, и, хотя ей позволили покинуть страну, все костюмы и декорации пришлось оставить. Тем временем в танцевальном мире произошла революция – выросла современная немецкая школа, и такие танцовщицы, как Мэри Вигман, получили широкую известность на континенте. Мы все беспокоились, не сочтет ли публика русскую школу вышедшей из моды и просто скучной. Во время первого представления атмосфера была довольно напряженной. Сцену подняли примерно на фут, словно платформу, и мы танцевали на фоне черных занавесей. Она освещалась великолепно, а за кулисами свет был очень тусклым – только маленькие зеленые лампы показывали нам путь за сцену. Перед нами зиял зрительный зал, огромный и черный, словно пещера; стекла биноклей поблескивали, словно глаза тысячи волков. Когда Павлова, Новиков и Волинин вышли на поклон после «Кокетства Коломбины», театр разразился взрывом аплодисментов, и мы сразу же поняли, что классической школе еще есть что сказать даже на родине современного танца. Помнится, было только одно небольшое критическое высказывание по поводу слишком плотных одежд «видений» в танце сильфид, и перед вторым представлением один слой ткани убрали.

Берлин, естественно, был полон русских эмигрантов, и все они пришли в театр. Во время этого сезона я обнаружил, что могу говорить по-русски, хотя мой немецкий находился всего лишь на ресторанном уровне. Один из эмигрантов принял меня за своего племянника, потерянного во время революции, и, должен признаться, я не так остро воспринял трагедию потерянного ребенка, как обрадовался, потому что меня приняли за настоящего русского.

Что мне понравилось в Германии, так это творческая театральная атмосфера, – это отмечали многие танцовщики и актеры. Большое стимулирующее воздействие оказало на меня знакомство с Максом Терписом, который был хореографом в Немецкой государственной опере. Швейцарец по рождению, сын пастора, он учился на архитектора и в то же время обладал таким природным чувством танца, что поднялся до своего теперешнего положения всего лишь за пять лет работы профессиональным танцовщиком, сначала поучившись у Вигман. Я часами беседовал с ним в его квартире-студии, а несколько лет спустя Максу довелось ставить танец для меня. На меня произвело большое впечатление, когда я увидел его балет, поставленный в Немецкой государственной опере. Один из танцовщиков воплощал дух барабана, и каждый удар барабана, казалось, побуждал его к созданию нового движения. Я ощутил огромную гордость, когда кто-то из труппы заметил, что тот танцовщик похож на меня, поскольку это был не кто иной, как Харальд Крёйцберг, которому суждено было вскоре приобрести международную славу.

День-два спустя танцовщики «Кролль-опера» нанесли ответный визит и пришли посмотреть одну из наших репетиций. Наступила минутная паника, когда обнаружилось, что некоторые из танцовщиков не принесли официальных костюмов для занятий, и мы опасались, что репетиционный зал будет выглядеть слишком неприглядно. Кузьму срочно отправили купить черные трико и белые сорочки. Я надел их так же, как и все остальные. Начали мы с гопака. Я выскочил на сцену, сопровождаемый оглушительным треском, и длинные белые хвосты моей немецкой рубашки струились за мной словно шлейфы, когда я танцевал вприсядку. Еще четыре танцовщика последовали за мной на сцену, и то же самое приключилось с ними со всеми. Тем не менее мы имели огромный успех.

Мы постоянно уходили из театра с желанием как можно больше узнать об искусстве страны. Я посмотрел довольно плохую постановку «Летучей мыши», где мужские партии в вальсе «Голубой Дунай» исполняли самые толстые травести, каких я когда-либо видел. Как отвратительно они выглядели в своих атласных штанишках до колен! «Кавалер роз» оказался намного интереснее, в нем каждое мгновение доставляло наслаждение. Я чуть не пропустил его, так как опасался, что не успею переодеться, а в пиджачном костюме меня не пустят. Но мне сказали, что не стоит беспокоиться.