Анна-Мария - [13]

По вечерам я прохожу прямо в свою комнату, минуя гостиные: когда там нет Женни, я теряюсь, скучаю… Забьюсь в уголок и сижу там… Гости беседуют о посторонних для меня вещах, чаще всего я даже не знаю о ком и о чем идет речь. Какие-то имена, отношения между неизвестными мне людьми… А политические споры, которые того и гляди кончатся скандалом!.. Лучше всего я себя чувствую с Жако. И еще я люблю общество Рауля Леже, с ним легко и говорить и молчать…

Раймонда приносит мне обед в комнату, задерживается у меня, сетует на нерадивых слуг, сокрушается, что Женни не выходит замуж, пророчит всякие беды и проклинает Люсьена.

Впрочем, тут я с ней согласна, я по-прежнему не понимаю, что Женни находит в Люсьене. Раза два-три она заставляла меня обедать с ними. По-моему, это самый обыкновенный пошляк… Когда он приходил, Женни устраивала пир, а сама вся сияла. Посмел бы кто-нибудь из нас, завсегдатаев, встретить Люсьена нерадушно или, упаси боже, напасть на него, она прикрыла бы его собственным телом. Ничего трагичного во время этих обедов не происходило, но протекали они невесело: когда мы видели их вместе, у нас портилось настроение. Один лишь Рауль, казалось, чувствовал себя непринужденно, подавал реплики Люсьену, вносил оживление. Я до сих пор не читала его стихов, но раз Женни утверждает, что они прекрасны, может быть, это действительно так?.. Что-то в нем есть. Какая-то черная лава кипит под пеплом, как говорит Женни.

Время от времени Мария звонит мне — в моей комнате, как в номере хорошей гостиницы, есть телефон — и просит зайти к ней в контору. Там она показывает мне газетные вырезки, касающиеся Женни, и анонимные письма. «Я больше с ней на эту тему не говорю, — объясняет Мария, — вы видели, к чему это приводит… Ее ждут большие неприятности, она себя губит. Звезда Женни закатывается!» Чему верить? Я своими глазами видела в тот вечер, как закатывается звезда Женни! А контора, картотека, люди, осаждающие приемную, телефонные звонки, машинистки… Мария может сгинуть, и все будет идти по-прежнему, это Женни, это отблеск ее славы движет здесь всем… Скоро! Женни Боргез в «Жанне д’Арк».

И все-таки вот они передо мной, эти вырезки и грязные анонимные письма. Вот они — написанные черным по белому. Мария столько раз мне их показывала, что я научилась в них разбираться. Пытаюсь представить себе реально рождение анонимного письма: оно своего рода клапан, который открывает кипящий от злости и ненависти субъект, чтобы не задохнуться; он заходит в кафе, требует чернила и бумагу…

Мадам, поздравляю вас с новым творческим успехом в области кинематографического искусства…

Да, таков обычный прием: письмо начинается с похвал, две-три лестные фразы, а затем:

…отбросы, вроде тебя, международная шлюха, не имеют ничего общего с нашей Францией. Когда же наконец мы избавимся от всякой дряни, от всяких темных и бездарных личностей…

И всегда одна и та же бессильная ярость, помешательство, пока еще не опасное, но которое зачастую переходит в помешательство буйное, и тут уже не обойтись без смирительной рубашки. Однако для всех отправителей этих писем характерна осторожность: они изменяют свой почерк и опускают подпись. Хитрость и осторожность маньяков. Впрочем, это вполне совместимо с некоторыми формами психического расстройства.

Я читала анонимные письма и газетные вырезки, которые Мария собирала, пожалуй, с излишним усердием. По ее мнению, анонимные письма выбрасывать не следует: кто знает, а вдруг… Мало ли что бывает… Не могу понять, чего она ждет. Время от времени под вечер за ней заходит Рауль Леже, и они отправляются обедать или в кино. Она положительно недурна, Мария, свежая, прелестные краски — золотистая, голубая, розовая… Но мне не нравятся ее глаза навыкате и орлиный нос.

Я пила чай с Раулем Леже в будуаре Женни. Мне хотелось знать, что думает он об этих оскорблениях, об этих гнусных заметках… Он пожал плечами:

— Не тревожьтесь, ведь это и есть слава. Слава не дается безвозмездно. И никогда не показывайте всю эту грязь Женни. Она делает вид, что ей безразлично, но вы не верьте…

Он философ, не то что я, меня мутит от этой грязи, от всей этой низости, лжи и клеветы… Я возмущена даже не из-за Женни, а из-за того, что существует на свете подобная мерзость. А Женни говорит: «Никто меня не любит…» Мне больно за нее, выразить не могу, как мне больно. Талант, благородство, бескорыстие, золотое сердце — вот что она дарит людям!.. Моя Женни! Девочка моя! Рауль Леже смотрит на меня своим потусторонним взглядом. Моя привязанность к Женни, по-видимому, смущает его, как нечто диковинное. С таким же выражением он слушает мои рассказы об Островах. А я люблю слушать его. Он говорит о женщинах, о случайных встречах, о любви. В его устах все это приобретает жгучую прелесть тайны, гитары…

Меня бесит Мария. Почта ежедневно доставляет Женни груды писем, в них — восторг, преклонение, любовь, благодарность, — охапки газете хвалебными рецензиями, мне же Мария показывает совсем другие письма. Затем заносит всю корреспонденцию в свой реестр.

В конце концов она так настроила меня, что однажды, когда Женни вошла в мою комнату и сказала, хмуро глядя на меня: «Поедешь со мной на студию? Мне сейчас позвонили, что сгорели бобины фильма „Жанны д’Арк“… не знаю, есть ли копии…», — я в запальчивости воскликнула: