Анна Леопольдовна - [90]

«Брожение во внутренних делах»

Этими словами охарактеризовал ситуацию при российском дворе в 1741 году английский посол Финч. Подобные оценки будут встречаться и у других дипломатов вплоть до конца недолгого царствования Иоанна Антоновича.

Фактически главным членом Кабинета оставался Андрей Иванович Остерман, старавшийся привить принцессе представления об обязанностях правителя и ввести ее в курс государственных дел. Он, безусловно, был самым опытным и компетентным из советников Анны и мог бы при определенных условиях выступать в качестве первого министра при номинальном императоре и неопытной регентше. Но Андрей Иванович, при всём его административном опыте и аналитическом таланте, и по характеру, и по манере действий не годился в политические лидеры. Англичанин Финч точно подметил его манеру: «Как бы он ни был деятелен при установившемся правительстве, при правительстве колеблющемся он ложится в дрейф». Вице-канцлер привык действовать за спиной государя или другой «сильной» фигуры — и всегда мог эту фигуру подставить. В глазах других сановников и подчиненных он выглядел хитроумным и двоедушным интриганом. Даже его собственный секретарь Сергей Семенов на вопрос, что ему известно о планах шефа, ответил: «…человек хитрой и скромной, и не только ему, но и другим никому ни о чем знать никогда не давал»³⁵¹.

Помимо упомянутых выше «программных» документов Остерман и позднее подавал Анне докладные записки: по вопросам внешней политики, о разделении Сената на четыре департамента и, как сам упоминал на следствии, о преимущественном награждении «российских природных» подданных³⁵². Но, видимо, регентша не вполне доверяла «хитрому и скромному» министру — ему, в отличие от Миниха, она ничем не была обязана; к тому же Остерман покровительствовал ее мужу принцу Антону, отношения с которым у правительницы становились всё более напряженными.

«Отца отечества отец» (по выражению Ломоносова) обзавелся собственным придворным и военным штатом. Под началом генерал-адъютанта полковника Адольфа фон Геймбурга служили три других адъютанта, штаб-фурьер, обер-аудитор, генерал-штаб-квартирмейстер, нотариус, регистратор и переводчик. Антон Ульрих носил высший военный чин, но был не прочь играть более активную роль и в гражданском управлении. Он овладел русским языком (во всяком случае, подписывал бумаги по-русски), стал посещать Сенат, задумал провести реформы в гвардии.

К сожалению, эти попытки не нашли освещения в написанной Л. И. Левиным обстоятельной биографии Антона Ульриха³⁵³. Материалы же Военной коллегии показывают, что принц добросовестно исполнял обязанности по руководству армией, хотя ему приходилось нелегко. Финч отмечал: Антон Ульрих храбр, честен, приветлив, прилежен; имеет «достоинство в манерах» — но совершенно не обладает «опытностью в делах». Как обычно, не хватало денег на жалованье, которые, несмотря на неоднократные указы и даже посылку «нарочных», не поступали в Военную коллегию. Армия не получала достойного пополнения — новобранцы, взятые в очередной рекрутский набор, были «малорослы, слабы, дряблы, а другие слепые и хромые»³⁵⁴.

Как и Анне Леопольдовне, ее мужу пришлось иметь дело с потоком челобитных, адресуемых «великой персоне» разнообразными просителями. Однажды пожаловался ему бедный вологодский помещик Никита Вараксин, у которого уже упомянутый наглый майор Осип Засецкий силой увез дочь Аксинью. Такие челобитные принц направлял в Сенат. Но поток просьб от военных заставил его издать приказ о том, чтобы штаб-, обер- и унтер-офицеры не подавали прошений лично ему, а обращались сначала «по команде» — к своим полковым командирам³⁵⁵.

Однако власть генералиссимуса была весьма ограниченной: его деятельность определялась присылаемыми от имени императора указами регентши, все просьбы о производстве в штаб-офицерские ранги и награждении «деревнями» он направлял на рассмотрение Кабинета и правительницы, ей же посылал и доклады по всем делам подчиненных ему гвардейских полков (включая не только назначения, но и заготовку фуража и шитье мундиров), на которых Анна накладывала резолюции³⁵⁶.

Антон Ульрих подавал и проекты более серьезных преобразований — например, восстановления созданной при Петре I военной администрации с полковыми дворами, несмотря на все ее «непорядки». Подстрекал герцога к активным действиям отставной Миних, который на одном из торжеств во всеуслышание произнес вдруг тост за «соправителя», вызвавший недоумение присутствовавших дипломатов³⁵⁷. Особенно обострились отношения принца с Анной из-за фавора вернувшегося к российскому двору графа Линара.

Мориц Карл Линар (1702–1768) сразу же по утверждении правительницы у власти был отправлен Августом III в Петербург. В 1741 году правительница была уже свободна от опеки и не слишком стеснялась в проявлении чувств. Это позволило Миниху-старшему изложить в своих записках придворные сплетни о новом (точнее, старом) увлечении Анны: «Она часто имела свидания в третьем дворцовом саду со своим фаворитом графом Линаром, куда отправлялась всегда в сопровождении фрейлины Юлии… и когда принц Брауншвейгский хотел войти в этот же сад, он находил ворота запертыми, а часовые имели приказ никого туда не пускать… Так как Линар жил подле ворот сада в доме Румянцева, то принцесса приказала построить вблизи дачу, что ныне Летний дворец. Летом она приказывала ставить свое ложе на балкон Зимнего дворца; и хотя при этом ставили ширмы, чтобы скрыть кровать, однако со второго этажа домов соседних с дворцом можно было всё видеть»