Анна Каренина. Том 2 - [162]

Левин пишет на ломберном столике начальные буквы тех слов, которые он хотел сказать Кити, а она угадывает их значение. Примерно так же произошло объяснение Толстого с С. А. Берс. «Я следила за его большой, красной рукой и чувствовала, что все мои душевные силы и способности, все мое внимание были энергично сосредоточены на этом мелке, на руке, державшей его»[155], — вспоминает С. А. Толстая.

Самая фамилия Левина образована из имени Толстого: «Лёв Николаевич (как его называли в домашнем кругу). Фамилия Левина воспринималась именно в этой транскрипции (ср. упоминание о «Лёвине и Кити» в письме И. Аксакова к Ю. Самарину)[156]. Однако ни Толстой, ни его близкие никогда не настаивали на таком именно прочтении. Сходство Левина и Толстого несомненно, но так же несомненно и их различие. Об этом очень удачно сказал Фет: «Левин — это Лев Николаевич (не поэт)»[157].

«Константина Левина отец, очевидно, списал с себя, — замечает С. Л. Толстой, — но он взял только часть своего «я», и далеко не лучшую часть»[158]. Недаром Софья Андреевна шутя говорила Л. Н. Толстому: «Левочка, ты — Левин, но плюс талант. Левин — нестерпимый человек»[159].

Фамилия эта в литературе тех лет не так уникальна, как может показаться на первый взгляд. Героя повести А. В. Станкевича «Идеалист» также зовут Левин. Повесть эта пользовалась определенным успехом. О ней много размышлял и писал А. Григорьев, считавший, что сущность характера «русского идеалиста» состояла в том, что он «прислушивался ко всем звукам жизни», «допрашивался смысла всех ее явлений», хотя не в силах был «принять сердцем» смысла действительности[160]. Повесть «Идеалист» была связана с воспоминаниями о Н. В. Станкевиче, которого Толстой очень любил, и с наследием идеалистов 40-х годов. Здесь уместно заметить, что и Левин в «Анне Карениной» был нарисован как тип «русского идеалиста», во многом противостоящего «новейшим веяниям» времени.

Анна Каренина, по утверждению Т. А. Кузминской, напоминает Марию Александровну Гартунг (1832–1919), дочь Пушкина, но «не характером, не жизнью, а наружностью». Толстой встретил М. А. Гартунг в гостях у генерала Тулубьева в Туле. «Ее легкая походка легко несла ее довольно полную, но прямую и изящную фигуру. Меня познакомили с ней, — рассказывает Т. А. Кузминская. — Лев Николаевич еще сидел за столом. Я видела, как он пристально разглядывал ее. «Кто это?» — спросил он, подходя ко мне. — M-me Гартунг, дочь поэта Пушкина. «Да-а, — протянул он, — теперь я понимаю… Ты посмотри, какие у нее арабские завитки на затылке. Удивительно породистые»[161].

В дневнике С. А. Толстой сохранилась заметка: «Почему Каренина Анна и что навело на мысль о подобном самоубийстве?» С. А. Толстая рассказывает о трагической судьбе Анны Степановны Пироговой, которую несчастная любовь привела к гибели. Она уехала из дома «с узелком в руке», «вернулась на ближайшую станцию — Ясенки, там бросилась на рельсы под товарный поезд». Все это произошло вблизи Ясной Поляны в 1872 году. Толстой ездил в железнодорожные казармы, чтобы увидеть несчастную. «Впечатление было ужасное»[162], — пишет С. А. Толстая. Но в романе были изменены и мотивировка поступков, и самый характер событий.

По свидетельству современников, прототипом Каренина был «рассудительный» Михаил Сергеевич Сухотин, камергер, советник Московской дворцовой конторы. В 1868 году его жена, Мария Алексеевна Сухотина, добилась развода и вышла замуж за С. А. Ладыженского. Толстой был дружен с братом Марии Алексеевны — Д. А. Дьяковым и знал об этой семейной истории, которая отчасти могла послужить материалом для описания драмы Каренина.

Фамилия Каренин имеет литературный источник. «Откуда фамилия Каренин? — пишет С. Л. Толстой. — Лев Николаевич начал с декабря 1870 г. учиться греческому языку и скоро настолько освоился с ним, что мог восхищаться Гомером в подлиннике… Однажды он сказал мне: «Каренон — у Гомера — голова. Из этого слова у меня вышла фамилия Каренин». Не потому ли он дал такую фамилию мужу Анны, что Каренин — головной человек, что в нем рассудок преобладает над сердцем, то есть чувством?»[163].

Прототипом Облонского обычно называют (в числе других лиц) Василия Степановича Перфильева, уездного предводителя дворянства, а затем — в 1878–1887 годах — московского губернатора. В. С. Перфильев был женат на П. Ф. Толстой, троюродной сестре Льва Николаевича. К слухам о том, что Облонский напоминает его своим характером, Перфильев, по утверждению Т. А. Кузминской, отнесся добродушно. Лев Николаевич не опровергал этого слуха.

Прочитав сцену завтрака Облонского, Перфильев однажды сказал Толстому: «Ну, Левочка, цельного калача с маслом за кофеем я никогда не съедал. Это ты на меня уж наклепал!» Эти слова насмешили Льва Николаевича»[164], — пишет Т. А. Кузминская. По свидетельству других современников, Перфильев был недоволен тем, что Толстой «вывел» его в образе Облонского, и отнесся к толкам о сходстве с ним очень болезненно.

В характере Николая Левина Толстой воспроизвел многие существенные черты натуры своего родного брата — Дмитрия Николаевича Толстого. В юности он был аскетичен и строг. Затем произошел перелом в жизни Дмитрия. «Он вдруг стал пить, курить, мотать деньги и ездить к женщинам. Как это с ним случилось, не знаю, — рассказывал Толстой, — я не видал его в это время… И в этой жизни он был тем же серьезным, религиозным человеком, каким он был во всем. Ту женщину, проститутку Машу, которую он первую узнал, он выкупил и взял к себе… Думаю, что не столько дурная, нездоровая жизнь, которую он вел несколько месяцев в Москве, сколько внутренняя борьба укоров совести, — сгубили сразу его могучий организм»