Анна Каренина. Не божья тварь - [7]
Казалось бы, все объясняется просто - просто она всю дорогу проговорила о нем с матерью Вронского, чем, безусловно, вроде бы полностью объясняется эта внимательность - "как будто она признавала его", как будто она уже знала его.
И все-таки эмоций для такого пустяка слишком много. Лично у меня сложилось такое впечатление, что Каренина знает о Вронском что-то такое, чего он и сам о себе еще не знает. Что она уже знает о нем то, чего еще и нет вовсе, но что может случиться - если она того пожелает. И что свое желание в отношении Вронского уже взращено и сформировано в ней - задолго до самого Вронского, на месте которого, кстати, мог быть и кто-нибудь другой, потому что Вронский для нее лишь подходящий объект, соответствующий ее тайным желаниям, в существовании которых она вполне дает себе внутренний отчет.
Вот чем объясняется эта внимательность. И для того, чтобы ее план свершился (если, подчеркиваю, она того пожелает), ею немедленно задействован целый каскад технических средств, которые призваны не просто внушить Вронскому восхищение ее красотой, но заранее насадить его на крючок.
Тут на вокзале происходит несчастье - поездом задавило сторожа. А теперь снова внимательно читаем роман:
"Каренина села в карету, и Степан Аркадьич с удивлением увидал, что губы ее дрожат и она с трудом удерживает слезы.
- Что с тобой, Анна? - спросил он, когда они отъехали несколько сот сажен.
- Дурное предзнаменование, - сказала она.
- Какие пустяки! - сказал Степан Аркадьич. - Ты приехала, это главное. Ты не можешь представить себе, как я надеюсь на тебя.
- А ты давно знаешь Вронского? - спросила она.
- Да. Ты знаешь, мы надеемся, что он женится на Кити.
- Да? - тихо сказала Анна. - Ну, теперь давай говорить о тебе, - прибавила она, встряхивая головой, как будто хотела физически отогнать что-то лишнее и мешавшее ей. - Давай говорить о твоих делах. Я получила твое письмо и вот приехала.
- Да, вся надежда на тебя, - сказал Степан Аркадьич".
Какой коротенький диалог! А между тем он содержит в себе сразу три важнейших события.
Первое. "Дурное предзнаменование". Важный вопрос, до которого так и не додумался ни один восторженный критик: почему эта мысль пришла в голову только ей? Почему все остальные восприняли это как несчастье - как чужое несчастье, которое не имеет к их жизни никакого отношения, и только одна Анна воспринимает это как предзнаменование? При этом как дурное предзнаменование? Такое ощущение, что она заранее (подсознательно) готова к чему-то подобному - и давно знает к чему, а также чем это может для нее закончится. Такое ощущение, что она этого ждет, и более того - хочет. И это неудивительно. Любовь к разрушению включает в себя и любовь к саморазрушению, страстную любовь - не к смерти, а к процессу собственной гибели.
Второе. Буквально следом после откровенно дежурного утешения Стивы - которое уж никак не могло утешить того, кто увидел в этом действительно то самое дурное предзнаменование, которое так любят наши незатейливые критики и литературоведы, - в общем, сразу же после этого Анна моментально переключается на Вронского, спрашивает про Вронского, интересуется Вронским - как будто напрочь забыв про дурное предзнаменование, от одной только мысли о котором только что - минуту назад! - у нее дрожали губы и она с трудом удерживала слезы. А ведь это замечание о дурном предзнаменовании напрямую связано с Вронским, вернее с нехорошим, некрасивым планом Анны насчет него - с планом, давно ею вынашиваемым и вот только что обретшим потенциального героя для воплощения.
Третье. Удивительно, но факт: это дурное предзнаменование, которое она сама же для себя и отметила, нисколько ее не останавливает! И вот уже спустя всего лишь минуту, как я уже отмечала, она живо интересуется Вронским. Почему? Да потому что план уж больно хорош. А страдания о дурном предзнаменовании для человека, склонного к саморазрушению, на самом деле приятны, этакая щекотка для нервов, игра.
Итак, "А ты давно знаешь Вронского?" - с живостью спрашивает она. Давно, отвечает Стива, и мы все даже надеемся, что он женится на Кити.
"Да? - тихо сказала Анна".
Вот оно! Сказала - тихо. Она ведь уже все давно придумала себе и уже успела примерить это на Вронского - и вдруг этакое препятствие... у него есть невеста, и эта невеста - ее родственница! Похоже, ей придется оставить его в покое, ведь это же нехорошо, некрасиво, подло, в конце концов, отбивать из прихоти чужого жениха, да еще жениха родственницы, да к тому же откровенно позорить этим уважаемое семейство Щербацких. Но как жаль... Ведь она уже настроилась на Вронского! Неужели и впрямь придется отказаться от него?
И, встряхнув головой, "как будто хотела физически отогнать что-то лишнее и мешавшее ей", она быстро уводит разговор в сторону.
Что же это за лишнее и мешавшее? Неужели внезапно возникшее чувство к Вронскому, с которым она обязана теперь распрощаться - хотя бы из приличия, хотя бы из жалости к Кити, хотя бы из уважения к родственникам? Отнюдь. Лишнее и мешавшее ей - это как те самые мысли о приличии, жалости и уважении. Потому что именно эти мысли и мешают ей предвкушать удовольствие от грядущего триумфа и развлечения.
Понятия не имею, с чьей легкой руки пошло гулять по свету ложное утверждение, что Шекспир "небрежен". Возможно, тот, кто сказал об этом первым, ошибался искренне. Но армия тех, кто бездумно это повторял и повторять продолжает, не заслуживают снисхождения. Стыдно - выдавать свою творческую немощь за "небрежности" гения.
В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.
Статья написана на материале несохранившейся студенческой работы Добролюбова, выполненной на третьем курсе Главного педагогического института. Послужила поводом для знакомства с Н.Г. Чернышевским и положила начало постоянному сотрудничеству Добролюбова в «Современнике». С этой статьей Добролюбов вошел в русскую литературу и заявил себя в ней как крупная самостоятельная величина. Большой общественный резонанс статьи, посвященной такой «академической» теме, как журнал XVIII в., объясняется тем, что Добролюбов сумел придать ей серьезный современный интерес, не выходя при этом за рамки материала.
«…Итак, «действительное» есть то, что есть в самом деле; «воображаемое» есть то, что живет в одном воображении, а чего в самом деле нет; «призрачное» есть то, что только кажется чем-нибудь, но что совсем не то, чем кажется. Мир «воображаемый» в свою очередь разделяется на «действительный» и «призрачный». Мир, созданный Гомером, Шекспиром, Вальтером Скоттом, Купером, Гете, Гофманом, Пушкиным, Гоголем, есть мир «воображаемый действительный», то есть столько же не подверженный сомнению, как и мир природы и истории; но мир, созданный Сумароковым, Дюкре-Дюменилем, Радклиф, Расином, Корнелем и пр., – есть мир «воображаемый призрачный».
«…И вот, когда им случится играть пьесу, созданную высоким талантом из элементов чисто русской жизни, – они делаются похожими на иностранцев, которые хорошо изучили нравы и язык чуждого им народа, но которые все-таки не в своей сфере и не могут скрыть подделки. Такова участь пьес Гоголя. Чтоб наслаждаться ими, надо сперва понимать их, а чтоб понимать их, нужны вкус, образованность, эстетический такт, верный и тонкий слух, который уловит всякое характеристическое слово, поймает на лету всякий намек автора.
историк искусства и литературы, музыкальный и художественный критик и археолог.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.