Анна Иоанновна - [153]

Ситуацию спасли красноречие посла и влиятельный старшина Букенбай-батыр, заявивший о желании подчиниться российской короне. Абулхаир, Букенбай и ещё три десятка старшин присягнули на Коране на верность императрице и были щедро одарены. Но «противные» казахи пытались убить посла — мол «прислан к ним в киргис-кайсачью орду для смотрения их земли и воды, леса, что как можно их российским войскам, где способнее воевать и всю орду разорить». Ещё долго пришлось Тевкелеву уговаривать казахских старшин и «батырей»; он пережил немало приключений, включая покушение на его жизнь, пока, наконец, не выполнил свою задачу. Только в конце 1732 года посольство двинулось в обратный путь. В Петербурге Тевкелева считали погибшим либо находящимся в плену и даже послали в Уфу деньги для выкупа. 10 февраля 1734 года прибывший вместе с Тевкелевым сын хана Ирали-султан был принят Анной Иоанновной и вместе со своими людьми вторично присягнул ей. Тевкелев же с полным основанием заявлял: «…не щадя своего живота, единственно желая своему отечеству верную услугу показать, подвергая себя близ двух лет всегда смертельным опасностям, всю орду склонил, таким счастливым успехом и такое время в точное подданство привёл»^{636}.

Следующим шагом стало строительство системы укреплений, которая должна была сомкнуться с Иртышской линией в Сибири и очертить новые российские владения на протяжении трёх тысяч вёрст. Обер-секретарь Сената И.К. Кирилов докладывал в Петербург об основании крепости на степной границе: «…августа 15 с призыванием всемогущего Бога о утвержении, Оренбухская первая крепость о четырёх бастионах купно с цитаделью малою на горе Преображенской земляною работою заложена, и следует работа с поспешностию: в стенах казармы плетневыя, кои обмазываюца глиною с травою, и выбеляца, а с наружной стороны ров и вал присыпной к стене казармной; августа ж 30 в тое крепости соддацкая команда вошла; 31 дня, поутру, артилерия со обыкновенного церемониею введена и по флангам, а на горе в цитадели поставлена, и того ж дня после службы Божий и проповеди слова его, на месте, которое по общему с ынженерными и штаба афицерами согласию изобрано в самом удобном и ровном месте при Яике реке и устье Орском, с призыванием всемогущаго ж Бога о исполнении вашего императорского величества всякого благого намерения настоящий Оренбурх о девяти бастионах регулярно по ситуацыи места в самой окуратности одной пушки, горным зелёным и синим камнем, заложен и оставлен без работы до будущаго года; а при том закладе были многие башкирцы, обретающиеся в службе вашего императорского величества при экспедиции и приехавшие вновь, да кайсаки меньшой и большой орд, и ташкенские сарты, и уфимские служилые мещеряки, которыя каменья во изготовленои ров первого болварка носили и клали, а у первой крепости землю изо рва копали каждой изготовлеными своими лопатками, на которых тамги вырезывали, представляя, дабы впредь об них знаемо, что они при закладе были; после того обретающихся штап и обер-афицеров трактовал, а солдатом и драгуном, и казакам по чарке вина, башкирцам, кайсакам, мещерякам вместо стола быки и вино дано, что за превысочайшую вашего императорского величества к себе милость причитали и торжествовали; и тако начаток учиня, из кайсаков оставил ханского сына Ниряли (Нурали — старший сын хана Младшего жуза Абулхаира. — И.К.), а протчих отпустил, и к Обулхаир хану письмо послал, чтоб он нынешнюю осень до будущей весны не приезжал, представя ему поздность времени, а в настоящем деле нужно прежде воров башкирцов искоренить, а между тем здешнее строение первой крепости исправить…»^{637}

Кирилов стремился дальше. В начале 1736 года он представил свой план проникновения в Среднюю Азию. Первым шагом должны были стать две пристани на Сырдарье — при её впадении в Аральское море и в урочище Куланлы-Тюбек; к их строительству надлежало привлечь работных из Сибири, которые должны были составить будущее население российских форпостов. Однако из-за вспыхнувшего в Башкирии восстания экспедиции не удалось продвинуться к Аральскому морю, а сменивший Кирилова во главе Оренбургской комиссии В.Н. Татищев посчитал поход к морю преждевременным^{638}. Зато он заложил в двух верстах от Яика «меновой двор» для торговли с казахами и среднеазиатскими купцами и отправил из Оренбурга в Ташкент первый торговый караван с казёнными товарами.

Встреча цивилизаций на границе Европы и Азии отнюдь не укладывалась ни в рамки «покорения» немирных аборигенов, ни в концепцию «добровольного вхождения» в состав России. Процесс был болезненным: установление новых порядков и имперские повинности ломали привычный уклад жизни местного населения и вызывали сопротивление. Русский генерал или чиновник не воспринимали «вольной» службы, а степные батыры не понимали, почему нельзя ограбить чужой караван или угнать баранов у соседей…

Плацдармом для продвижения на восток становились Башкирия, новооснованные Оренбург, Верхнеяицкая, Табынская и другие крепости. Посланцев башкир, недовольных нарушением их прав на землю, Кирилов бросил в тюрьму. Тогда на нескольких йыйынах (съездах) представителей волостей всех четырёх башкирских областей-«дорог» было принято решение о сопротивлении — началось восстание, которое продолжалось, то затухая, то вновь разгораясь, до конца царствования Анны Иоанновны. Его вождями стали мулла Кильмяк Нурушев, батыры Акай Кусюмов и Юсуп Арыков. Кусюмов, возглавивший повстанцев Казанской «дороги», являлся предводителем «бунтовщиков» в третьем поколении — его дед Тулекей был одним из вождей движения 1681–1684 годов, а отец Кусюм Тулекеев возглавлял повстанцев в 1707–1708 годах. Сам Акай не скрывал этого на допросе: «Дед ево и отец, Кусюм Тюлекеев, старинные башкирцы Уфинского уезду. И в прошлых годех дед ево в бунт Сеитовской был согласником, и за то в Уфинском уезде по Казанской дороге повешен, а отец ево Кусюм в бунте был Алдаровском и после того бунту умре в доме своём».