Анна, Ханна и Юханна - [33]

Он частенько упрекал Ханну:

— С соседями надо дружить.

Но Ханна была непреклонна — хромая Малин никогда больше не переступит порог их дома.

— Спроси ее, спроси, — крикнула она однажды, — зачем мне маслобойка!

Бруман и правда пошел к соседке и задал этот вопрос, и Малин ответила, как говорила и Ханна, что изготовление масла позволяет ей содержать в чистоте как коровник, так и кухню.

Только вечером, вернувшись домой, Бруман узнал, что именно сказала Малин Ханне. Йон так рассердился, что тотчас побежал к соседям, ворвался к ним в дом и хорошенько отругал жену кузнеца. С тех пор мужчины по субботам пили водку в большой пещере на берегу Длинного озера.

Да и сама Ханна раскаялась, решив, что зашла слишком далеко. К тому же она не могла помешать своим сыновьям играть с детьми кузнеца, их ровесниками.

Десять лет назад она бы и глазом не моргнула, услышав, как кто-то обзывает ее распутной девкой, думала она. Но теперь, когда стала приличной женщиной, это сильно ее злило.

Она разочаровалась в приличиях, они не соответствовали ее чаяниям. Вначале она стала ходить в церковь, сидела там среди других женщин. Она, как правило, садилась на верхних скамьях, где не было молоденьких девочек. Но никакой радости от церкви не получала и растерялась, когда Бруман спросил ее, какого утешения она хочет от Бога. Прошло уже много лет с тех пор, как она в последний раз была на службе.

В конце зимы Рагнар однажды пришел из школы избитый и весь в крови. Да, он подрался, другой мальчик был виноват больше, чем он, говорил Рагнар, вытирая текущую из носа кровь тыльной стороной ладони.

Ханна послала одного из детей за Бруманом.

Он пришел, попросил горячей воды, промыл раны, смыл кровь с лица сына, а потом сказал, что хочет знать подробности происшедшей ссоры.

— Он назвал меня сыном шлюхи, — ответил мальчик.

— О господи! — воскликнула Ханна. — Есть из-за чего поднимать шум, ведь это действительно так.

В следующий момент Бруман повернулся к жене и влепил ей пощечину. Ханна отлетела в противоположный конец кухни, ударившись спиной о длинную скамью под окном.

— Ты спятил! — выкрикнула она.

— Да! — заорал Бруман. — Это ты свела меня с ума.

Он вышел, с треском захлопнув за собой дверь.

Рагнар заплакал, но Ханна заметила, что, несмотря на слезы, взгляд его был холоден как лед.

— Это вы, мама, спятили.

Он сказал это и тоже выбежал из кухни.

Ханна долго не могла унять бившую ее крупную дрожь, но в конце концов ей это удалось. Она посмотрела на себя в зеркало — лицо припухло и начало синеть, но крови не было. Хуже было со спиной — она сильно болела от удара о скамью.

Слава богу, что детей нет дома, подумала она, но тут же вспомнила, что они у хромой Малин, которая кормит их хлебом и поит сиропом.

Ханна приготовила ужин, пришли сыновья, и она послала Эрика за отцом и Рагнаром. Вид у Брумана был грустный, но он молчал.

— Вы заболели, мама? — спросил Эрик.

— Где Рагнар?

— Убежал в лес, — ответил Бруман, и Ханна в панике прошептала:

— Господи милостивый, надо идти его искать.

Вид у нее был ужасный — лицо опухшее, бледное как полотно, на щеке уродливые синие пятна. Бруман смутился, но, когда заговорил, голос его был твердым и уверенным.

— Мальчик вернется сам. Он сказал мне, что ему надо побыть одному и подумать. И это можно понять.

Ханна с трудом поднялась из-за стола и принялась собирать тарелки. Бруман взглянул на нее, и Ханна, словно оправдываясь, сказала, что сильно ударилась спиной о скамью. Бруман смутился еще больше.

Рагнар вернулся, когда семья укладывалась спать. Как и Бруман, он молчал.

Когда они легли, Бруман спросил:

— Я хотел бы знать, почему ты не можешь простить Малин, которая обозвала тебя б…, но не возражаешь, когда Рагнара называют сыном шлюхи.

Ханна долго молчала, потом ответила:

— Я не шлюха, меня изнасиловали. Но Рагнар… родился вне брака, и никто не может этого отрицать.

— То есть ты невинная жертва, а он виноват?

— Этого я не говорила.

Утром спина у Ханны болела так, что она с трудом могла пошевелиться. Однако Бруман, закрыв глаза на недомогание жены, продолжил допрос:

— Ханна, ты же не глупа, ты умеешь думать. Ты должна все объяснить мне и мальчику.

Ханна думала целый день, но так и не смогла найти слова, понятные другим. Для нее все было ясным и само собой разумеющимся. За ужином она сказала Рагнару, что слова сорвались у нее случайно, помимо ее воли.

— Я так испугалась, что сама не понимала, что говорю, — призналась она.

Это была мольба о прощении, но мальчику оказалось мало этого. Взгляд его остался ледяным и колючим. Целую неделю в доме царило тягостное, гнетущее молчание. Они не разговаривали друг с другом — Рагнар, Ханна и Бруман. Шли дни, у Ханны перестала болеть спина, с лица исчезли синяки, ушла припухлость. Но на душе было черно от стыда и бессилия.

Однажды утром, прежде чем идти в школу, Рагнар вдруг сказал:

— У тебя, мамаша, точно не все дома.

Впервые он обратился к ней на «ты» и назвал мамашей. Она долго сидела за столом, погрузившись в тягостные раздумья, и поняла, что потеряла Рагнара и что он был самым дорогим для нее человеком.

Она бы дорого дала за то, чтобы заплакать, но глаза ее, как и всегда, остались сухими.