Анна, Ханна и Юханна - [28]

Она попыталась разозлиться на сына, но, как всегда, из этого ничего не вышло, она лишь прошипела, что детям лучше молчать о вещах, в которых они ничего не смыслят.

— Это вы ничего не смыслите, — отрезал Рагнар, и она вдруг поняла, что он прав. Тем временем Рагнар выскользнул из дома во двор, где Йон устраивал конюшню для нового работника. В колыбельке заплакал маленький Йон, и Ханна, тут же успокоившись, принялась его кормить. Она услышала, как идущие домой сын и муж громко смеются. «Должно быть, надо мной», — подумалось Ханне. Ей стало больно, но делать было нечего — она понимала, что сыновья всю жизнь будут причинять ей неприятности.

Через полтора года после Йона-младшего родился следующий мальчик, который наконец пошел в эрикссоновскую родню. У него были большие карие глаза, прямой нос и темно-каштановые волосы. Майя-Лиза важничала так, как будто это она родила мальчишку, и решила, что его надо, как деда, назвать Эриком.

Роды и на этот раз были трудными, и Бруман, видя мучения Ханны, вслух дал клятву, что это последний ребенок. Но кто может исполнять такие обещания? Когда Эрику было два года, Ханна родила третьего мальчика, которого в честь отца Ханны нарекли Августом.

Этот последний мальчик был нежнее остальных. Ханна увидела это сразу, еще до того, как повитуха успела его помыть. Когда же Ханна первый раз приложила его к груди, то поняла, что ребенок не получает никакой радости от жизни.

В отца уродился, подумалось Ханне.

Она жила в постоянной тревоге за мужа, кашель которого год от года становился все хуже, а порой бывал таким сильным, что не давал Йону дышать. Бывало, что он вскакивал по ночам и выбегал из дома, чтобы отдышаться на свежем воздухе. Когда Йону становилось особенно плохо, приходила старая повитуха Анна, обкладывала грудь несчастного мельника теплыми компрессами и подолгу с ним разговаривала, чтобы успокоить больного.

— Ему надо показаться врачу, — сказала она однажды, и ближе к весне, когда на мельнице было меньше всего работы, Бруман вместе с Ингегердой отправился в неблизкий путь до Венерсборга, где сердитый врач сказал, что у него астма и он должен распрощаться с мельницей.

— Правда, он не сказал, на что же в этом случае я буду кормить семью, — сказал Йон жене, вернувшись домой. Лекарства, выданные врачом, скоро закончились, да, собственно, это было и не важно, потому что они все равно не помогали.

С лошадью все получилось, как решил Эрик Эрикссон — Август получил две трети всей скотины, а Йон — одну треть. Бруман сильно огорчился, но Ханна считала, что это был неплохой уговор. Пасти крупную скотину на горных тропинках было невозможно, а лошадь была им нужна не больше одной недели в месяц, когда надо было везти муку в Норвегию на продажу.

Как и предсказывала Ингегерда, Августу стало тяжело жить в Бротене, а землю обрабатывать в Люккане. Август то и дело осторожно заводил с Майей-Лизой разговор о переезде, но она твердо стояла на том, что никогда в жизни не переедет в это пропащее место. Когда об этом спросили Йона, он после долгого раздумья пришел к удачному, как ему показалось, решению. Надо сломать старый дом и построить новый, выше на холме.

— Этот дом будет красивее, с видом на реку и озеро.

Но у Августа на новый дом не было денег. Да и сил тоже не было. Короче, все кончилось тем, что Август, его сыновья и Йон Бруман покрасили в люкканском доме крышу и стены и побелили печку. К середине лета они со всеми пожитками перебрались в Люккан. Майя-Лиза не жаловалась, но привыкнуть к новому дому так и не смогла. Довольно долго никто ничего не замечал, но однажды Йон сказал Ханне: «Твоя мать просто чахнет в Люккане». Ханна задрожала от страха и прошептала, что это снова явились призраки прежних владельцев. Бруман в ответ только фыркнул и сказал, что, наверное, Майю-Лизу мучает какая-то телесная болезнь.

Ханна стала как могла часто вместе с детьми навещать мать и замечала, что раз от разу она все больше худеет и бледнеет.

— У тебя что-то болит, мама?

— Нет, я просто очень устала.

Хозяйство стало приходить в упадок. Ханна без устали прибиралась и готовила, но вскоре была вынуждена сказать Августу, что надо нанимать служанку.

— Ты же видишь, что мама не справляется.

Но найти служанку было теперь нелегко. Молодые девушки во множестве устремлялись в Норвегию, где находили работу в домах и гостиницах Мосса или на фабриках Фредриксхалла. Многие не останавливались в Норвегии, а уезжали дальше, в Америку, некоторые оставались и выходили замуж за норвежцев. Некоторые приезжали домой только по праздникам, щеголяя нарядными покупными платьями и шляпками с розочками. Они раздражали почтенных жен и матерей, называвших их бесстыдными озорницами, а иногда и покрепче. Одному Богу было известно, сколько могли стоить такие сокровища.

Ханна делала для матери все, что могла. Она почти каждый день оставляла детей у старой повитухи Анны и с маленьким Августом на руках шла в Люккан, чтобы навестить родителей и братьев и помочь им хотя бы приготовить еду. Однажды она не выдержала и задала матери вопрос, который давно вертелся у нее на языке: