Анна Герман - [34]

- Бьюсь об заклад, - восклицает Януш Гнятковский, - я один смогу петь весь вечер, причем "Бесамэ мучо" семь раз на бис, а "Истамбул Константинополь" - одиннадцать!

- Подумаешь, удивил! - презрительно усмехается Веслава Дроецкая. - Да если хочешь знать, так и я в Ленинграде месяца три назад по полтора часа со сцены не уходила... А эта Лоубалова! "Красную розочку, красную розочку я тебе дарю...". И еще: "Я вас всех очень, очень люблю..." И успех обеспечен!

Кто из артистов не мечтает иметь успех у публики? Таких нет. Но только какой ценой? Одни свято верят в свой талант и мастерство. Другие надеются на "проходной" репертуар, третьи - на экстравагантность и неожиданность, четвертые - на дурные вкусы публики... Анна в тот вечер мечтала понравиться москвичам, мечтала и горько жалела, что у нее почти не было времени готовиться к гастролям, что у нее лишь партитуры совершенно здесь неизвестных польских песен, что в репертуаре ее нет ни русской, ни советской песни. Да и вообще репертуар у нее не выигрышный - ни одной ярко выраженной ритмичной песни с интонациями шлягера.

Зал летнего театра "Эрмитаж" заполнен до отказа. Лишние билеты спрашивали еще у Садового кольца. Когда автобус сквозь толпу зрителей подъехал к служебному входу, наиболее ловкие прорвались сквозь кордон милиции и так настойчиво стали просить автографы, что со стороны могло показаться, будто речь идет об их жизни и смерти. Хорошее настроение коллег, их абсолютная уверенность в успехе неожиданно подействовали на Аню.

А ведь Януш Гнятковский говорил правду! Высокий, с блестящей, как начищенная кастрюля, лысиной, с хищным ястребиным носом, он носился по сцене со спринтерской скоростью. Хрипел и залихватски свистел в микрофон. Во время музыкальных пауз успевал ввернуть несколько русских фраз, и зал весело отвечал ему аплодисментами.

"Действительно, - подумала Аня, - Януш вполне мог бы выступать и один". Потом Веслава Дроецкая пела по-русски, забавно, подкупающе коверкая слова. И тоже вернулась за кулисы довольная, с огромной охапкой белых и красных роз. Мария Котербская в самом начале выдала душераздирающее танго о студентах. Эту песню пришлось повторить трижды. А когда Мария спела "Зацвел, зацвел вишневый сад", могло показаться, что аплодисменты не стихнут никогда...

Анне пришлось начинать второе отделение. Она отчетливо видела со сцены лица зрителей - веселые, доброжелательные, по-видимому, ожидающие от нее еще какого-нибудь "чуда-юда" вроде "Истамбула". И на какое-то мгновение Аня пожалела, что не споет сейчас какую-нибудь сверхмодную вещь, не будет нарочито коверкать русский и тем самым обманет ожидания многих... Но вот Ежи Мильян взмахнул дирижерской палочкой - и оркестр заиграл, а через несколько секунд вступила Анна. Она пела и одновременно старалась рассмотреть лица зрителей: ведь, наверное, совсем скоро на них появятся огорчение, разочарование, безразличие. Но зрители по-прежнему смотрели доброжелательно и, как показалось Анне, даже с интересом... Ей аплодировали долго. Меньше, конечно, чем Гнятковскому или Котербской, но все равно мощно и громко.

Самое удивительное произошло после "Эвридик" - зал взорвался, охваченный единым страстным порывом. Раздались крики "браво!" На сцену сыпались цветы, музыканты недоуменно переглядывались: "Такой успех? Вряд ли "Эвридики" здесь известны. А может быть, в Москву транслировали фестиваль из Ополе? Сомнительно..." На бис Анна пела окрыленная. Ей казалось, что в зале - давно знакомые и дорогие люди, которые пришли на встречу с ней спустя долгие годы... Вот сейчас она споет, а потом начнутся расспросы про житье-бытье, про маму и бабушку и как там было в Польше все эти годы. Ей пришлось спеть еще два раза "Эвридики" и одну итальянскую песню. А зал бушевал до тех пор, пока зрители не поняли, что певица действительно устала и больше выступать не в состоянии.

На следующий день она встала рано, посмотрела на себя в зеркало и улыбнулась счастливой, беспечной улыбкой, вспомнила вчерашний концерт, поздравления товарищей, восторженные крики зрителей, провожавших ее до автобуса, какого-то советского журналиста, пытавшегося общаться с ней по-польски, смешно выговаривавшего польские и украинские слова.

"А я почему-то отвечала ему по-польски. Еще ни разу тут, в Москве, не сказала ни слова по-русски. Прямо комплекс какой-то...".

Через полчаса она обратилась к таксисту, скучавшему в длинной колонне светло-зеленых новеньких "Волг":

- Пожалуйста, отвезите меня на старый Арбат. - Сказала и уловила, что говорит по-русски, как иностранка, с заметным акцентом - "эл" звучит немного твердо.

- В два счета доставим, - заулыбался таксист. - А я вас сразу узнал: был вчера на вашем концерте. Здорово поете, только жалко, что не по-нашему... Рассказывали бы, что ли, о чем песня. Вы русский, я вижу, знаете...

- Знаю, - улыбнулась Аня, откинувшись на заднее сиденье и стараясь в зеркало разглядеть молодое лицо водителя.

- Вам на Арбат как, по адресу или просто так? - поинтересовался он, сворачивая на набережную.

- Просто так, - ответила Анна. - Я никогда не видела старого Арбата, но много о нем читала...