Анна Герман - [20]
- Да что это вы, пан Юлиан! - прервал его кто-то из актеров. - Начали за здравие, а кончаете...
- Нет-нет, - мгновенно отреагировал Кшивка, - это я так, для тонуса. Я верю в вас, верю в наш "Рассвет над Африкой", верю в его художественную убедительность. - Потом, повернувшись к Анне, добавил: - А ты, между прочим, будешь держать в Варшаве экзамен, новый экзамен перед тарификационной комиссией. Так что давай-ка работай!
Потом Кшивка пожалел, что так напугал актеров. На прогонах даже опытные артисты заволновались. Стали спотыкаться на ровном месте, забывали текст, фальшивили. Их волнение заразило и молодых коллег, Анна вообще две ночи не спала, ворочалась с боку на бок, часами смотрела в потолок.
- Посмотрите, на кого вы похожи! - закричал Кшивка накануне последней репетиции в Жешуве. - И это артисты, едущие покорять столичных зрителей?! Нет, вы больше похожи на только что выписавшихся из больницы. В конце концов, возьмите себя в руки!.. Или берите бюллетени - и я отменяю гастроли!
Но бюллетеней артисты не взяли, в Варшаву приехали бодрые, веселые, как будто выступления в столице для них - привычное дело. Последняя репетиция накануне концерта прошла гладко, без суеты и пререканий.
Перед самым выходом на сцену Анна почувствовала легкое головокружение, даже пошатнулась. Лицо ее побледнело. Но никто не обратил на это внимания: все были заняты собой... Она удивилась, когда со сцены обнаружила, что в зале немноголюдно, много пустых мест. В третьем ряду, посапывая, клевал носом какой-то старичок. Но это нисколько не смутило ее. Пела с подъемом, легко, изящно. Сегодня у нее получалось все. Как жаль. что сегодня - это не завтра, когда надо будет петь перед тарификационной комиссией. Сумеет ли она удержать форму, справиться с волнением?
Зал взорвался аплодисментами. Трудно было понять, как могло при столь небольшом количестве зрителей получиться столько шума и даже, как ей показалось, топота: Дремавший старичок оживился и неистово бил в ладоши. Впрочем, иногда он разъединял руки, чтобы послать Анне воздушный поцелуй... Она кивнула ему и улыбнулась. Спела на бис, потом под неистовый шум и одобрительные крики зрительного зала вышла за кулисы, почувствовала, как ее целуют, кто-то до боли сжимает руки, и вновь ей стало плохо, пот выступил на лбу, она с трудом нашла свободный стул, не села, а, скорее, плюхнулась на него.
- Молодчина! - услышала она где-то рядом слова Кшивки. - Я в тебе не ошибся!
Виски сжимало, пол под ногами качался, как корабельная палуба. Она попросила, чтобы вызвали такси и, не переодевшись, лишь накинув кофточку на плечи, поехала в гостиницу. Как назло, замок плохо открывался. Наконец он поддался, и Анна, не включая свет, ощупью добрела до кровати и упала на нее, уткнувшись головой в подушку.
xxx
Перед комиссией она пела спокойно, уверенно, легко и свободно. Анна чувствовала, что и сегодня ей все удается. Неожиданно она поймала себя на мысли, что совсем не торопится уходить со сцены: ей хотелось петь. Она видела знакомое, чуть припухшее лицо известного актера Александра Бардини, его большие, черные, чуть насмешливые и доброжелательные глаза. Сегодня она, наверное, сдаст экзамен. Ее будут хвалить! Но это казалось не самым главным. Главное - петь. Это сделалось самой важной частью бытия, смыслом всего.
Ее взгляд встретился с доброжелательным взглядом Людвика Семполинского - замечательного эстрадного актера, превосходного исполнителя жанровых песен, куплетиста и пародиста. Семполинскому было далеко за пятьдесят, он казался неловким и медлительным. Но стоило ему выйти на сцену, как он становился на удивление пластичен, изящен. Накануне войны в одном из варшавских кабаре в костюме Чарли Чаплина он спел острые сатирические куплеты "Тен вонсик", что значит "О, эти усики", - яркую, характерную сатиру, едко высмеивающую бесноватого фюрера. Эти сатирические куплеты подхватила вся Польша и пела в дни, предшествовавшие сентябрьской катастрофе 1939 года - нападению Германии на Польшу, - и во время гитлеровской оккупации. За исполнение этих куплетов полякам грозил Освенцим. За Семполинским охотилось гестапо. Но ему удалось скрыться от гитлеровских ищеек. Сразу же после освобождения, как и Мечислав Фогг, он организовал свой маленький театр. Прошло немало лет, но, что бы ни пел Людвик Семполинский на эстраде, он обязательно заканчивал концерт своим коронным номером "О, эти усики"...
В такт Аниному пению Семполинский ритмично переставлял пальцы на столе и, когда молодая певица исчерпала весь свой репертуар, сказал мягким, доброжелательным голосом:
- Вы доставили нам истинное наслаждение, что так редко бывает на эстраде. Браво!
Аня подумала было, что сейчас ее обязательно спросят про Артура Миллера. Константина Симонова или про Ежи Путрамента, но члены комиссии одобрительно кивали головами, перешептывались, негромко смеялись.
- Вы свободны, - раздался мягкий бас Бардини, - не забудьте пригласить нас на сольный концерт.
- Вы будете сидеть в первом ряду, - с улыбкой, будто речь идет о чем-то невозможном, ответила она.
- Ну уж, - возразил ворчливо Бардини, - первый ряд не люблю, позаботьтесь, будьте любезны, о месте в седьмом. - И расхохотался, вытирая лоб большим ярко-зеленым носовым платком.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.