Анна Болейн. Страсть короля - [188]

Кромвель пропустил это мимо ушей:

– Вы не можете отрицать, что в письме к брату сообщали о своей беременности?

– А почему бы мне не написать ему? Я сообщила об этом всей семье. С каких пор это стало преступлением?

– Некоторые могут посчитать это доказательством того, что ваш брат является отцом вашего ребенка.

Анна ответила на это заявление презрительным молчанием, которого оно заслуживало, и лишь изумленно выгнула брови.

Атаку возобновил сэр Кристофер:

– Вы с вашим братом смеялись над костюмом короля и его стихами.

Эти слова Анна тоже гордо оставила без ответа. Ее обвинители действительно рыли носом землю в поисках всякой дряни.

– Вы разными способами демонстрировали, что не любите короля и устали от него. Милорды, разве это не поразительное поведение со стороны женщины, которой король оказал честь, женившись на ней?

Лорды мудро закивали.

– Я люблю милорда короля, как мне велит честь и душевная склонность, – громко выразила протест Анна. – Я всю жизнь блюла свою добродетель, как полагается королеве. Все это дело, состряпанное против меня, – сплошная ложь и клевета!

Заявление возбудило ропот среди зрителей, и Анна почувствовала: многие из них выражают сомнения в обоснованности обвинений. Некоторые смотрели на Анну и одобрительно кивали.

– Но ваши любовники признались.

– Четверо из них заявили о своей невиновности, – напомнила Анна судьям. – Остается только несчастный Смитон. Одного свидетеля недостаточно для обвинения человека в государственной измене.

– В вашем случае достаточно, – возразил Кромвель. – Кроме того, у нас есть письменные показания свидетелей. Пусть их зачитают.

Ничего нового к делу Короны они не добавили, но Анну глубоко задели упоминания о том, что леди Уорчестер дала показания о ее мнимых отношениях с Джорджем и Смитоном, а леди Уингфилд по секрету сообщала своей приятельнице, что королева – распутная женщина.

– Но леди Уингфилд умерла, – возразила Анна, – так что ее слова могли быть переданы только через третьих лиц, и я полагаю, их нельзя принимать в качестве свидетельских показаний. Повторяю, все, что вы приписываете мне, неправда. Я не совершила никаких проступков.

Генеральный прокурор смотрел на нее так, будто она изъяснялась на иностранном языке.

– За сим рассмотрение дела Короны завершено, – провозгласил он. – Милорды, нужно ли вам время, чтобы вынести вердикт?

Лорды кивнули в знак согласия и начали переговариваться друг с другом. Едва способная вынести напряжение момента, Анна следила за тем, как несколько пэров перешли на другую сторону зала, чтобы обменяться мнениями со своими визави. Она вглядывалась в их лица, пытаясь определить, что у них на уме, но прийти к какому-либо заключению было невозможно. Своих намерений пэры ничем не выдавали. Во рту у Анны пересохло, ладони стали липкими. Ей хотелось только одного: чтобы это испытание завершилось.

Наконец Саффолк подал знак сэру Кристоферу Хейлзу.

– Милорд Суррей, призываю вас первым произнести свой вердикт, – произнес генеральный прокурор.

– Виновна! – заявил Суррей.

– Милорд Саффолк?

– Виновна!

– Милорд Уорчестер?

– Виновна!

– Милорд Нортумберленд?

Гарри Перси встал. Лицо его было мертвенно-бледным, но голос не дрогнул.

– Виновна!

А потом – чего еще она ожидала? – один за другим бароны и графы поднимались со своих мест и повторяли одно и то же, пока сэр Кристофер не подошел к отцу Анны, который выглядел совершенно убитым.

– Милорд Уилтшир?

Отец медленно поднялся на ноги. Ему было никак не раскрыть рот.

– Милорд?

– Виновна! – буркнул тот.

Его заставили. Анна понимала и одновременно ужасалась, что отец вынес ей смертный приговор: купил себе безопасность, предав собственных детей. Это казалось страшнее той жестокой участи, которая ждала ее саму. Но все же отец должен был подумать о матери. Он спасал осколки своей жизни, хотя ему придется жить под грузом совершенного предательства.

Сэр Кристофер Хейлз строго посмотрел на Анну:

– Узница, встаньте у барьера, чтобы выслушать решение суда.

Анна встала. Все казалось ей нереальным. По рядам заполненных публикой скамей волной прокатился возбужденный гул голосов, но она едва слышала его.

Саффолк подошел к барьеру и обратился к Анне:

– Мадам, вы должны передать корону в наши руки.

Анне стало ясно, что ее ждет самое худшее. Она взяла корону и протянула Саффолку, понимая, что это символический акт, которым она лишает себя атрибутов своего высокого статуса. Властью она больше не обладала.

– Я не виновна в преступлениях против его милости, – заявила Анна, но Саффолк никак на это не отреагировал.

– От имени короля я лишаю вас титула леди маркизы, – провозгласил он.

– Я охотно уступаю его господину моему супругу, который даровал мне его, – отозвалась Анна, отмечая, что королевский титул не был упомянут.

Этого они не могли у нее отнять, по крайней мере сейчас. Он принадлежал ей, согласно Акту о престолонаследии, который объявлял ее королевой по закону, а не только по праву брачного союза с королем.

Наступила тишина. Сидевший в кресле Норфолк выпрямил спину. Анну поразило, что по его щекам текли слезы. Несомненно, они были вызваны не сожалением об участи племянницы, а скорее скорбью по потерянной семейной чести и утраченному статусу. Кроме того, этот скандал ставил под угрозу его собственную карьеру.