Анна Ахматова. Когда мы вздумали родиться - [9]

Она выслушала песню, и довольно неожиданно для меня сказала: «Никогда не слышала ничего более циничного». И я подумал, что это «Я отдам иванам шлем и сапоги», наверное, имелось в виду, такой особый цинизм. Или все вместе?

Значит, моя обязанность была «разжечь», я это сделал. А теперь скажу, что нам предстоит. Следующий будет Александр Городницкий, который, не знаю, мы говорили с ним, хотел почитать стихи, но поскольку мы собрались все-таки в память и о 60-х годах, хотелось бы, чтобы ты… ну что-нибудь, ну хиты твои, да? Я понимаю, каково тебе, но все-таки «Деревянные города», а? Какие-то такие вещи. Я тебя прошу просто, да? Потом я хотел попросить Андрея Битова сказать что-то. После Городницкого. Потом Юлий Ким, с которым никак не договаривались, с ним договориться невозможно, он будет делать все, что он хочет. Потом Валерий Попов, который просто в этом доме живет. Помимо того, что он такой известный писатель, он еще в этом доме просто живет. Потом будет Александр Жуков, споет вместе с Игорем несколько песен. А потом Павел Крючков, он приготовил несколько записей. Он замечательный знаток записей, вообще, звукозаписи. И, главным образом, звукозаписей литературных стихов. И на этом, значит, все кончится, вот такая программа. Ну вот, всего вам доброго.

Александр Городницкий: Вообще-то ты меня поставил в тупик, потому что я собирался все не так выложить… А главное, что, в отличие от тебя, я повязан Игорем Хомичем, с которым мы сегодня… он прекрасный гитарист, но мы что-то подобрали совсем другое. Поэтому я приношу извинения… если он подстроится каким-то образом потом. Значит, Игорь, спасибо. Мы все-таки будем действовать по тому плану – что мы подобрали что-то такое определенное, я же сам на гитаре не играю. Я хотел что-то имеющее отношение к Комарову все-таки. И поэтому я какие-то пару стишков прочитаю. И пару песен покажу, ладно?

На Комаровском кладбище лесном,

Где дальний гром аукается с эхом,

Спят узники июньским легким сном,

Тень облака скользит по барельефам.

Большая ель склоняет ветки вниз

Над молотком меж строчек золоченых.

Спят рядом два геолога ученых,

Наливкины – Димитрий и Борис.

Мне вдруг Нева привидится вдали

За окнами, и краны на причале.

Когда-то братья в Горном нам читали

Курс лекций по истории Земли.

Бесследно литосферная плита

Уходит вниз, хребты и скалы сгрудив.

Все временно – рептилии и люди.

Что прежде них и после? Пустота.

Переполняясь этой пустотой,

Минуя листьев осторожный шорох,

Остановлюсь я молча над плитой

Владимира Ефимовича Шора.

И вспомню я, над тишиной могил

Услышав шум весеннего трамвая,

Как Шор в аудиторию входил,

Локтем протеза папку прижимая.

Он кафедрой заведовал тогда,

А я был первокурсником. Не в этом,

Однако, дело: в давние года

Он для меня был мэтром и поэтом.

Ему, превозмогая легкий страх,

Носил я переводы для зачета.

Мы говорили битый час о чем-то,

Да не о чем-то, помню – о стихах.

Везде, куда ни гляну невзначай,

Свидетельства оборванных историй.

Вот Клещенко, отважный Анатолий,

Мы в тундре с ним заваривали чай.

На поединок вызвавший судьбу,

С Камчатки, где искал он воздух чистый,

Осенней ночью, пасмурной и мглистой,

Сюда он прибыл в цинковом гробу.

Здесь жизнь моя под каждою плитой,

И не случайна эта встреча наша.

Привет тебе, Долинина Наташа!

Давненько мы не виделись с тобой!

То книгу вспоминаю, то статью,

То мелкие житейские детали —

У города ночного на краю

Когда-то с нею мы стихи читали.

Где прежние ее ученики?

Вошла ли в них ее уроков сила?

Живут ли так, как их она учила,

Неискренней эпохе вопреки?

На Комаровском кладбище лесном,

В ахматовском зеленом пантеоне,

На травяном и каменистом склоне,

Я вспоминаю о себе самом.

Блестит вдали озерная вода.

Своих питомцев окликает стая.

Еще я жив, но «часть меня большая»

Уже перемещается сюда.

И давний вспоминается мне стих

На Комаровском кладбище зеленом:

Что делать мне? Уже за Флегетоном

Три четверти читателей моих.

Ну, вот, сейчас я Игоря призову.

Песня. «Памяти Анны Ахматовой».

Ах, нескоро, нескоро

Обретешь ты уют.

У Николы Морского

Тебя отпоют.

Только кто это плачет

Над Стиксом-рекой,

Если путь только начат

И плыть далеко?

Ах, нескоро, нескоро

Обретешь ты сынов

Близ прибоя морского

Меж крутых валунов.

Сосны справа и слева,

И струится песок

На лицо королевы

Под высокий висок.

Ах, нескоро, нескоро

Обретем мы покой.

Лег под сердце осколок

Отзвеневшей строкой.

Ноет старою раной

Строка за строкой…

Рабу Божию Анну

Во святых упокой.

Стихотворение «Под крылом над спящим Ленинградом».

Песня «Коломна».

Стихотворение «Я детство отстоял в очередях».

Песня «Ленинградская»: «Мне трудно, вернувшись назад».

И в рюмочной на Моховой

Среди алкашей утомленных

Мы выпьем за дым над Невой

Из стопок простых и граненых —

За шпилей твоих окоем,

За облик немеркнущий прошлый,

За то, что, покуда живешь ты,

И мы как-нибудь проживем.

Спасибо.

Я: Слово Андрею Битову, где он у нас? А вот, Андрей, идет…

Андрей Битов: Честно говоря, это много чести. И я здесь ни при чем.

Анну Андреевну я встречал три-четыре раза, и все три-четыре раза очень хорошо запомнил, потому что терялся настолько, что все кончалось тем, что я ей хамил, а она меня ставила на место. Так что мемуары стоят недорого. Но они могут быть только правдивые. В первый раз она меня научила, как подписывать книги. Я, видя трепет и дрожание всего комаровского дома перед живым тогда, к счастью, монументом… – никто не знал, что она «живой», но все знали, что она «монумент» – эта разница, значит, ощущалась, по-видимому, она привыкла к этому уже.