Аниара - [7]

От этой тайны у нее глаза

сияют неприступно и прекрасно:

таинственность бывает светоносна,

когда важнее тайна, чем краса.

Она кривую чертит; в полутьме

пять ноготков посвечивают мягко.

 — Вот здесь следи за ходом мысли, — говорит, -

где от моей печали тень лежит.

И встала Изагель из-за стола.

Как мысль ее блистательно светла!

Молчим. Слиянье наших душ тесней

день ото дня. Я поклоняюсь ей. 

35

Суровый космос возвращает нас

к забытым ритуалам и обрядам,

явлениям доголдонских времен.

И вот четыре аниарских веры:

культ лона, и зазывные йургини,

и общество хихикающих терок,

и та, с колоколами и распятьем, —

явились в космос, требуют местечка

у вечности, в чудовищных пустынях.

А я, служитель Мимы, мимароб,

ответственный за крах людских иллюзий,

всех разместить обязан в склепе Мимы,

всех согласить: кумиров и богов,

обрядовые танцы, пантомимы,

и выкрики, и звон колоколов. 

36

Здесь женщины хотят прельщать без меры.

Для большинства задача нетрудна.

Вот это Йаль — йургиня дормифида,

полна любовной силы и юна.

А Либидель пришла из кущ Венеры,

где плодородна вечная весна.

Тщебеба — в завлекательной тунике,

пьяна от йурга, точно от вина.

Вот дормиюна Гено и новики,

которых Гено пестовать должна.

Мне в голову однажды мысль пришла:

использовать возможности зеркал.

Пускай глядят друг в друга зеркала,

чтоб наш мирок, расширясь хоть для глаз,

иллюзию простора создавал,

как будто вырос в восемь тысяч раз.

Мы в двадцать зал вместили тьму зеркал,

изъятых из восьмидесяти зал.

И вот — триумф зеркальной дребедени:

четыре года морок навожу

на тех, кто коченел без утешений.

Дурманю я народ на новый лад:

зеркальный дом дурманами богат.

Зеркальные услады помогли,

все мысли о невзгодах отошли.

Теперь я мог урвать часок для йурга

с той самой Дейзи, что из Дорисбурга,

с Тщебебой я и с Йалью тоже мог

поотражаться в зеркалах часок.

Я рад: течет, течет река людская

к йургиням и либидницам во храм,

сима себя зеркально умножая

и в ритмах йурга бодрость обретая.

Себе мы представляемся сейчас

небесным воинством, летящим в танце,

от множества зеркал увосьмерясь.

Увосьмерилась Гено, как и Йаль,

и зал, лишенный стен, простерся вдаль.

Там Либидель, искусная в любви,

умело будит зуд в мужской крови,

Тщебеба там йургически кружит,

в зеркальное Ничто вот-вот влетит,

где фигуряет легион Тщебеб,

фигурой потрясая весь вертеп.

Как много зраку зрелищ в зеркалах:

и призрак йург на призрачных ногах,

и залы йурга, где нашлась теперь

в долины Дорис призрачная дверь. 

37

Бок о бок вера с похотью идет,

катит повозка в зал. Ее влечет

толпа лонопоклонников исправных.

Вот хладный тирс подъяла Изагель,

фонарь на нем зажгла. — Вот Либидель

и причет из восьми либидниц славных

творят молитву богу своему.

Потом толпа, согревшись жаром жриц,

погрузится в довольную дрему,

и Изагель, упавший тирс подъяв,

святые мощи Мимы фонарем

три раза тронет, как велит устав.

Тростник ли шелестит? Нет, это Йаль,

освободясь на время от страстей,

припала к Миме, что-то шепчет ей,

тревожа сей священный катафалк.

Спокоен, светел юной жрицы взор:

«О День из дней» — запел над гробом хор

из Изагели, Либидели, Хебы

и подхватившей этот гимн Тщебебы.

38

Зимой в своей гримерной в час полночный

сидела Либидель, отсоблазняв,

ни часиков набедренных не сняв,

ни будды-кошки — брошки напупочной.

Между грудей согревшись, в полумраке

сердечко-медальон горит красней,

соски ее в блестящем черном лаке —

два зеркальца для культовых огней.

Давненько не мурлыкает тигрица,

судьба в засаде ждет ее, как тать,

ей предстоит со злоязычьем биться,

отступников немилостью карать.

Еще красива жрица, это ясно,

но дни придут — всему свои пределы,—

и бикинильник явит не соблазны,

а лишь пороки вянущего тела.

Уже от взглядов жрица укрывает

последние к святилищу подходы,

бирюльки из Ксиномбры украшают

все то, что привели в негодность годы.

А богомольцы между тем глазасты,

иной тайком нет-нет да усомнится.

Теперь при отправленье культа часто

простаивает лоно главной жрицы.

Расческу Либидель, дрожа, берет,

и будда-кошка будто жжет живот.

Но может быть, объем груди завидный

и бедер красота — ее оплот —

помогут продержаться ей хоть год,

теперь, когда по всем приметам видно,

что осень поджидает у ворот?

Одета в дамастин и бархаталь,

конфетка Йаль чуть-чуть в сторонке ждет.

Она юна, ей времени не жаль.

Однажды в звездопад, в свой лучший год,

старуху Либидель заменит Йаль.

39

Однажды утром в гупта-кабинете,

кривыми Йендера поглощена,

открытье совершила Изагель,

которого никто не ожидал.

На крик ее я кинулся к столу,

где только что она свое открытье

в устойчивую форму облекла

и, радостно крича, прижала к сердцу

живую трепыхавшуюся мысль,

нежданное дитя своей любви —

любви к Великому Закону Чисел.

Я осмотрел дитя, найдя его

математически-жизнеспособным,

как все, что создавала Изагель —

вернейшая из слуг в усадьбе чисел.

Открой она такое в долах Дорис,

и если б долы Дорис были местом,

где может мирно жить художник чисел —

перекроило бы ее открытье

все гупта-матрицы и все ученье.

Но здесь гиперболический закон

приговорил нас к вечному паденью,

и этому открытью суждено

остаться отвлеченной теоремой,

блестяще сформулированной, но

приговоренной падать вместе с нами