Английский флаг - [9]
Германн на минуту замолчал; его подвижные руки, сопровождавшие речь постоянной жестикуляцией, поясняющей фразы, теперь, словно он нашел для них наконец прочную опору, сплелись вокруг высоко поднятых колен; в тишине возникшей паузы отчетливо слышалось легкое похрустывание суставов пальцев.
Конечно, конечно, он мог бы, как многие другие, просто отмахнуться от всяких там слухов — кто бы его упрекнул за это? Но, продолжал Германн, что-то не давало ему покоя, что-то тревожило, разжигало его любопытство… Нет, нет, любопытство — не то слово, и дело тут не в стыдливости; может, надо говорить скорее о чувстве долга, о мучительной внутренней потребности знать истину… Словом, он углубился в настоящую исследовательскую работу, принялся лихорадочно искать факты; причем прежде всего факты четкие, неопровержимые, без которых он не мог добиться ясности в этом деле. Он собирал доказательства, составлял досье, у него накопился целый архив — о, ему было бы что продемонстрировать гостю. Оставалось лишь сесть и систематизировать всю эту массу вещественных доказательств, да только… И тут Германн глубоко вздохнул, откинулся в кресле, не опуская колен, и на мгновение прикрыл глаза, словно яркий свет лампы раздражал его.
— Только вот беда, — продолжил он наконец, — даже простые предположения иногда могут далеко завести… слишком далеко. Конечно, человек так устроен: не может он некоторые вещи не домысливать до конца, просто не может… Пусть эти мысли принадлежат не ему, и все-таки… вытекают не из его собственных взглядов, а… как бы это сказать… Вы понимаете меня? Словом… есть в этом что-то отпугивающее. Что-то в тебе вдруг поднимает голову… внутренний протест, что ли?.. Какое-то чувство, которому трудно найти название… Боюсь, я выражаюсь недостаточно ясно…
Он опять замолчал, нерешительно взглянув на гостя. И хотя тот остерегался каким-либо словом повлиять на настроение хозяина, Германн, видимо, увидел в его лице что-то вроде одобрения — и заговорил снова.
— Может быть, — сказал он, — уже сам факт, что такое — возможно… Да-да, как если бы ты предположил невероятное и вдруг наткнулся на подтверждение, что… что оно вероятно… Ну вот, — воскликнул он возбужденно, — мне, кажется, удалось уловить то чувство. — Он наклонился к гостю совсем близко, глаза его горели странным светом, голос перешел почти в шепот. — Сама возможность. Вы понимаете? Ничего больше, лишь голая возможность. Ведь если что-то случилось хотя бы один-единственный раз, с одним-единственным человеком, значит, оно уже перешагнуло границу возможного, это уже реальность, это уже закон реальности… — Он замолчал, глядя перед собой с таким выражением, словно у него кончились последние силы; а потом смущенно продолжил: — Не знаю, понятно ли вам, что я имею в виду…
— О, вполне, — кивнул гость. — Интересная мысль. И по всей вероятности, очень верная. Ведь и то сказать: что бы питало наши извечные страхи, если бы мы не ощущали себя хоть немного причастными к мировому злу?..
— Да! Да! Я вижу, вы абсолютно меня понимаете! — воскликнул Германн — и в каком-то внезапном порыве восторга протянул к гостю обе руки, но затем, не найдя, может быть, этому патетическому жесту логического оправдания, снова положил их себе на колени. — Я так рад, что мы с вами встретились! Так рад, что вы здесь! Более того, я вам прямо скажу: жаль, что вы не приехали раньше!
— Возможности не было, — словно оправдываясь, ответил гость.
— Нам с вами много, много о чем надо было бы поговорить! Было время, когда я очень ждал… можно сказать, ежедневно, ежечасно ждал вашего появления!
— Мне жаль, но так вышло. Возможность возникла только теперь, — терпеливо объяснял гость.
— Мне тоже жаль. Теперь уже не имеет значения, но — все равно жаль… — Германн мало-помалу брал себя в руки, слова в его фразах обретали рациональный порядок, словно каменные блоки в стенах строящегося дома. — Д-да, такой груз на плечах, — говорил он задумчиво, — и так мало возможностей для какого-нибудь решительного, безоглядного поступка. — Германн поведал, как долго он терзался, снедаемый мыслью: что же все-таки можно сделать — сверх того, что ты и так делаешь изо дня в день? Но, если говорить честно, к каким-то существенным результатам эти раздумья так и не привели. А потом — потом внимание и энергию пришлось переключить на другие задачи, которые ставила жизнь: Германн потратил немало сил, чтобы добиться положения в обществе, учился, сколотил состояние, завел семью… Ей-богу, достигнуть всего того, что у него есть сейчас, — это ведь тоже не даром далось… Он ужасно бы не хотел, чтобы гость понял его как-то не так, чтобы, не дай Бог, пришел к выводу, будто он, Германн, окончательно снял этот вопрос с повестки дня; нет, нет, это совсем не так, и, само собой разумеется, он без всяких оглядок и оговорок берется выполнить все, что от него потребуется, все, в чем последствия тех прискорбных событий как-то касаются и его, причем, естественно — этот момент он хотел бы особенно подчеркнуть, — берется по доброй воле и без всякого принуждения, точно так же, как согласился дать свидетельские показания. Германн улыбнулся; улыбка его была скупой и невеселой.
«Без судьбы» – главное произведение выдающегося венгерского писателя, нобелевского лауреата 2002 года Имре Кертеса. Именно этот роман, во многом автобиографический, принес автору мировую известность. Пятнадцатилетний подросток из благополучной еврейской семьи оказывается в гитлеровском концлагере. Как вынести этот кошмар, как остаться человеком в аду? И самое главное – как жить потом?Роман И.Кертеса – это, прежде всего, горький, почти безнадежный протест против нетерпимости, столь широко распространенной в мире, против теорий, утверждающих законность, естественность подхода к представителям целых наций как к существам низшей категории, которых можно лишить прав, загнать в гетто, уничтожить.
Кадиш по-еврейски — это поминальная молитва. «Кадиш…» Кертеса — отчаянный монолог человека, потерявшего веру в людей, в Бога, в будущее… Рожать детей после всего этого — просто нелепо. «Нет!» — горько восклицает герой повести, узнав, что его жена мечтает о ребенке. Это короткое «Нет!» — самое страшное, что может сказать любимой женщине мужчина. Ведь если человек отказывается от одного из основных предназначений — продолжения рода, это означает, что впереди — конец цивилизации, конец культуры, обрыв, черная тьма.Многие писатели пытались и еще будут пытаться подвести итоги XX века с его трагизмом и взлетами человеческого духа, итоги века, показавшего людям, что такое Холокост.
Эта книга об истории развития криминалистики, ее использовании в расследовании преступлений прошлого и наших дней. В ней разоблачаются современные методы фальсификации и вымогательства показаний свидетелей и обвиняемых, широко применяемых органами буржуазной юстиции. Авторы, используя богатый исторический материал, приводят новые и малоизвестные данные (факты) из области криминалистики и судебно-следственной практики. Книга адресуется широкому кругу читателей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Действие нового романа нобелевского лауреата Имре Кертеса (1929) начинается там, где заканчивается «Кадиш по нерожденному ребенку» (русское издание: «Текст», 2003). Десять лет прошло после падения коммунизма. Писатель Б., во время Холокоста выживший в Освенциме, кончает жизнь самоубийством. Его друг Кешерю обнаруживает среди бумаг Б. пьесу «Самоликвидация». В ней предсказан кризис, в котором оказались друзья Б., когда надежды, связанные с падением Берлинской стены, сменились хаосом. Медленно, шаг за шагом, перед Кешерю открывается тайна смерти Б.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
Воспоминания о детстве в городе, которого уже нет. Современный Кокшетау мало чем напоминает тот старый добрый одноэтажный Кокчетав… Но память останется навсегда. «Застройка города была одноэтажная, улицы широкие прямые, обсаженные тополями. В палисадниках густо цвели сирень и желтая акация. Так бы городок и дремал еще лет пятьдесят…».
Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…