Английские бунтари - [48]

Реакция армии на отказ парламента была немедленной и беспрецедентной: рядовые кавалеристы провели ряд отдельных митингов, на которых каждый полк избрал по два делегата — или, как их тогда называли, «агитатора», — уполномочив их представлять интересы армии, подготовить перечень претензий и после обсуждения в полках предъявить его парламенту.

Оглашение перечня в палате общин произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Когда же шок прошел, палата поручила Кромвелю незамедлительно восстановить в армии должную дисциплину и примерно наказать бунтовщиков. Однако по прибытии в Сэффрон-Уолден, где была расквартирована армия, Кромвель неожиданно для всех принял ее сторону. Он безоговорочно признал систему выборных агитаторов и принял активное участие в создании на ее основе Совета армии, куда входили и представители офицеров. В армии воцарился принципиально иной дух: солдаты братались с офицерами, свободно высказывали свои мнения по таким, в частности, вопросам, как проблемы государственного устройства и структуры власти, новый образ жизни и социальная справедливость, всеобщее равенство и свобода вероисповедания; рядовой пехотинец или кавалерист мог обратиться к генералу, не опасаясь, что ему в той или иной форме укажут «на свое место». Обновленная, демократизированная армия неожиданно для всех превратилась в независимую политическую силу. Ничего подобного этому не знала история ни одной страны вплоть до 1917 г., когда в России солдаты царской армии начали выбирать свои Советы[68].

Вновь избранный Совет армии прежде всего потребовал от парламента выплаты всех задолженностей и категорически отказался как разоружиться, так и отправиться подавлять ирландское восстание. Некоторые из его членов, по дошедшим до нас сведениям, даже заявляли, что ирландцы, хотя и были папистами, но по сути боролись во имя тех же целей, что и англичане — за свой народ, за свою свободу.

А вскоре агитаторы осуществили уже полностью самостоятельную акцию — похитили короля! По их прямому указанию бывший портной, а теперь младший кавалерийский офицер из полка генерала Лайфгардса корнет Джойс во главе отряда из 500 всадников явился к Карлу в Холмби-Хаус и потребовал, чтобы тот следовал за ним. «А у вас имеются на это полномочия?» — поинтересовался Карл. «Имеются, — ответил Джойс, указывая на свой отряд. — Вот они». И королю не оставалось ничего иного, как подчиниться. Впрочем, вся эта эпопея с «похищением» была ему даже несколько приятна, поскольку, с одной стороны, относились к нему с должным почтением и соблюдением необходимого этикета, а с другой — королю доставляло явное удовольствие видеть, что в стане врагов начинается раскол. К тому же, насколько ему было известно, Кромвель, ставший фактическим представителем армии в парламенте и, наоборот, голосом парламента в армии, отнюдь не собирался прекращать с ним переговоры о будущем политическом устройстве страны.

Наибольшей популярностью среди мыслящих воинов обновленной армии пользовалась философская концепция левеллеров, образно названная «нормандское ярмо». В ней утверждалось, что в старой доброй Англии все было прекрасно до 1066 г., когда страну захватил нормандский герцог Вильгельм Завоеватель. Он изгнал с земли коренных англичан и отдал ее во владение своим нормандским приспешникам, которые впоследствии составили основу национальной аристократии и закабалили трудовой народ. Теперь же, призывали левеллеры, настало время, когда истинные англичане должны сбросить нормандское ярмо и вернуть себе английскую землю, отобрав ее у наследных узурпаторов. Подобное сочетание классового самосознания и националистических чувств не могло не найти живейшего отклика у множества простых солдат, в душе которых естественное стремление к республиканскому правлению уже рождало понимание ненужности и даже вредности монархии для создания нового справедливого общества.

Прежде всего по этой причине, да к тому же не очень доверяя переговорам высшего командования с Карлом, армия в полном составе (21 тыс. пехотинцев и кавалеристов) двинулась в Нью-Маркет на встречу с представителями парламента. Там ее ожидала последняя новость: если армия будет распущена, палата общин готова выплатить ей все требуемые задолженности. Это предложение было поставлено на голосование отдельно в каждом полку и… единодушно отвергнуто. Солдаты, несмотря на огромную тягу к родному дому, к своим фермам и мастерским, заявили, что они не профессионалы и не наемники, а англичане, взявшиеся за оружие и пролившие свою кровь во имя благородной цели, и посему они не сложат его до тех пор, пока не добьются честного и справедливого решения вопроса политического устройства страны. Они немедля пойдут на Лондон и очистят парламент от «прогнивших элементов», стоявших у них на пути.

В столице это известие вызвало настоящую панику. Находившиеся у власти плутократы срочно вооружали отряды городской самообороны, в то время как реакционное большинство в парламенте лихорадочно собирало новую армию — новую армию для подавления той, которая под знаменем парламента только что выиграла войну! — и даже призывало на помощь шотландцев. За этим немедленно последовали суровые ограничения на совсем недавно завоеванные свободы: была введена усиленная цензура прессы, запрещены самозваные проповеди, начались преследования сектантов. Бывшие революционеры собственными руками развязывали контрреволюцию! Как по этому поводу не без грустной иронии заметил Мильтон: «Новый пресвитерианин — это всего лишь старый поп, только еще хуже».