Английская Утопия - [63]

«На это можно возразить, что если бы машины и стали хорошо слышать и говорить также разумно, как люди, они всегда станут делать то или другое не для себя, а для нашей пользы, и человек всегда будет руководящим духом, а машина слугой… Все это превосходно. Но слуга незаметно превращается в хозяина; уже сейчас достигнута такая стадия, когда человек будет очень страдать, если он вдруг лишится услуг, оказываемых машинами.

…Сколько человек живет сейчас рабами машин? Сколько народа проводит всю свою жизнь, от колыбели до могилы, ухаживая за ними день и ночь? Разве не ясно, что машины берут верх над нами, если мы задумаемся над увеличивающимся количеством тех, кто прикован к ним, как раб, и тех, кто отдает всю душу для того, чтобы расширить механическое царство техники?

…Уже сейчас кочегар — повар своего паровоза в такой же мере, как повара, которые обслуживают нас. Подумайте только о шахтерах, торговцах углем и поездах с ним, о людях, которые их ведут, и о кораблях, перевозящих уголь, — целой армией слуг располагают теперь машины! Не превышает ли теперь количество людей, ухаживающих за машинами, число тех, кто заботится о людях? Разве мы сами не создаем себе преемников в верховной власти над землей, ежедневно прибавляя красоты и тонкости строению машин, ежедневно придавая им все больше ловкости и увеличивая у них ту саморегулирующую и самодействующую силу, которая станет лучше всякого интеллекта?»

Во всем этом нетрудно видеть следствие широко распространенного страха перед результатами капиталистического машинного производства, страха, особенно свойственного интеллигенции XIX века, страха, который Батлер разделял с людьми, такими несходными с ним, как Блейк, Коббет и Раскин. Но высказавшись так категорически, Батлер вспомнил, что сначала орудия, а потом машины явились придатком к человеческому телу, приспосабливавшим его для новых надобностей и позволявшим ему увеличить свой контроль над окружающим. Техника и при капитализме не теряет всецело своего освободительного характера, служит не только порабощению человека. Это возражение Батлер высказывает через посредство другого эреуонского писателя:

«Цивилизация и технический прогресс шли рука об руку, развиваясь каждый сам по себе и одновременно развивая друг друга: первое случайное применение палки могло сдвинуть с места шар и, раз заставив его катиться, поддерживать в дальнейшем это движение. Машины надо рассматривать как современный и специфический вид развития человеческого организма, так что каждое новое изобретение представляет добавление к возможностям человеческого тела. Даже общность конечностей делается возможной для тех, у кого столь много душевной общности, чтобы обладать достаточным количеством денег для оплаты проезда по железной дороге, потому что поезд — это всего лишь семимильные сапоги, которые пятьсот человек могут надеть одновременно».

Батлер не пытается примирить обе точки зрения, он ограничивается замечанием, что «первый писатель одержал верх». Я думаю, что весь этот отрывок очень верно отражает двойственное отношение к индустриализации не только самого Батлера, но и всей викторианской буржуазии в целом. Она одновременно радовалась, удивлялась и ужасалась тому, что сумела создать. Ее пленяли открывшиеся возможности праздной жизни и обогащения и одновременно пугали неизбежные спутники промышленного развития: нищета и страдания масс, а главное — тот подземный угрожающий гул, который хотя и был частично заглушен в 1870 году, но полностью не затих, и всегда грозил ей уничтожением[73].

Все это скорее подразумевается, чем высказывается открыто. Сам Батлер как будто чувствовал, что эреуонцам без машин жилось лучше. Ему очень понравилось в Новой Зеландии, где народ здоровый и хорошо выглядит («косматые люди хорошего телосложения, в залихватских шляпах»). Он, несомненно, сравнивал их с горожанами и жителями Англии, работающими на фабриках. У него перед глазами были свободные и счастливые люди, не знавшие машин. Он не видел того, что жизнь новозеландских поселенцев была бы невозможной без английского капитала, без английского рынка и без английских промышленных товаров, которые они могли покупать в обмен на свою шерсть. Батлер сам принадлежал к среднему сословию, был застенчив и несколько неуклюж. Ему свойственна некоторая идеализация крестьян и аристократов, в значительной степени так же, как спустя поколение это было присуще Йитсу. Поэтому Эреуон представляет Утопию физического совершенства:

«Наконец я должен сказать, что физическая красота народа была поразительной. Я никогда не видел ничего сравнимого с ним. Женщины были сильные, имели внушительную осанку, головы на плечах сидели с грацией, превосходящей всякое описание…

Мужчины были так же красивы, как женщины прекрасны. Я всегда восхищался красотой и преклонялся перед ней; но я был просто ошеломлен в присутствии такого великолепного типа, представлявшего собой сочетание всего, что было лучшего в египтянах, греках и итальянцах. Детей было огромное количество, и они выглядели очень веселыми; мне вряд ли нужно говорить, что они обладали в полной мере красотой, свойственной всему народу».