Для этого самоанализа и выставку организовали в музее «Тэйт»: «Грубая Британия». Англичане толпами хлынули ее посещать.
Сашок решил, что ему тоже не помешает разобраться с животрепещущей проблемой грубости, и жена его в этом энергично поддержала. Сама тоже собиралась вроде идти, но потом то ли денег пожалела, то ли на самом деле так уж позарез понадобилось заболевшую коллегу заменить. Или и то и другое вместе, как это часто бывает у англичан. И с деньгами на самом деле было туго, а тут такой предлог стопроцентный… Двух птиц — одним камнем. «Расскажешь мне, если это действительно так уж интересно я, может, потом родителей поехать уговорю», — сказала Анна-Мария.
В общем, Сашок отправился на выставку один. Оставшись, соответственно, без местного комментатора, который мог бы что-то объяснить из увиденного.
А увидел он много чудного — экспонаты здесь были выставлены от начала XVII века до наших дней, и во многих из них нелегко было разобраться бедному иностранцу.
До него даже не сразу дошло, что и в названии выставки, как всегда, — игра слов. Но все же сообразил в итоге — сам, без подсказки. Чем мог бы гордиться. Итак, с одной стороны, Rude Britannia именно и означает: «Грубая Британия». С другой — всего на одну букву отличается от названия неофициального гимна страны и ее исторического девиза: Rule Britannia — «Правь Британия».
Таким образом, вопрос о всемирно-историческом значении грубости в национальном самосознании оказался поднят на экзистенциальную высоту.
Отдельные залы были посвящены абсурду (главное все-таки в английском юморе) и непристойности. Она тоже, видимо, воспринималась англичанином как абсурд. Вот скульптура ХХ века — «Я мертв». Гигантский человеко-тюлень с надписью: «Если не сейчас, то когда?» А вот какие-то «Фальшивые стены». Что бы это значило?
Ну и масса всяких пукающих задов, описавшихся и обкакавшихся уродов, но все не просто так, все с какими-то непонятными Сашку намеками. Но вот что в пояснениях не нуждалось, так это один из самых популярных экспонатов — здоровенная такая мужская рука, торчащая из стены и ритмично покачивающаяся. Пальцы сжаты вокруг невидимого предмета… Названо произведение изобразительного искусства одним из самых бранных слов, очень и очень оскорбительным в британском контексте. «Wanker». И рядом — гордо — имя автора, женщины, между прочим. Сара Лукас.
Кстати, тоже интересно бы исследовать, почему «онанист» (ну да, пусть в более вульгарном варианте) стало таким уж ужасным оскорблением среди британской молодежи. После его употребления вслух — или драка, или полный разрыв… Примирение вряд ли возможно. Сравнимо с эффектом, производимым в некоторых российских кругах словом «козел».
В исторической части выставки больше политики. Над иезуитами издевательства — почему-то они на исторических карикатурах ездили на ослах и раках. «Наверно, тут контекст какой-то символический… мне не понять», — меланхолично думал Сашок. Пытался он пристроиться к каким-нибудь местным жителям, послушать, как они реагируют, что говорят между собой. Но говорили они вещи загадочные, упоминали какие-то неведомые Сашку имена и смеялись там, где ему было не смешно.
Много было всего посвящено непотребному пьянству. А вот относительно современные политические карикатуры. Хищная Маргарет Тэтчер. Тони Блэр, радостно фотографирующий ядерный взрыв, — понятны симпатии и антипатии устроителей. «Левачество — последнее пристанище обиженных», — фыркнул некий лощеный джентльмен высокого роста. «Ага, политическая грубость все-таки больше свойственна левым», — подумал Сашок. Ну и вообще, они же ближе к народным массам… Или нет? Это, может, у меня такое убеждение с советских времен… Но левых среди интеллигенции — большинство. Оказывается, еще в тридцатых годах XIX века в Лондоне, на Холивелл-стрит, можно было накупить порнографических рисунков, издевавшихся над аристократией и власть имущими. В наше время в этих не слишком искусных открытках трудно разглядеть что-то смешное и совсем нет ничего эротического, но историческая преемственность очевидна.
Сашок покинул выставку со смешанными чувствами. Шел и размышлял: стоит ли рекомендовать ее Анне-Марии и ее родителям? Историческая и политическая части их, наверно, заинтересует. Но как насчет «Вонкера»? Не покажутся ли им такие экспонаты омерзительными? И пришел к неутешительному выводу, что до сих пор в этом смысле так до конца и не понял ни тестя с тещей, ни даже собственной жены. Что уж говорить о британской национальной психологии. «И еще они про нас, русских, говорят, что мы — загадка внутри секрета, завернутая в тайну. А сами! Сами-то во сколько слоев завернуты?» — думал Сашок.
Сами ведь расписываются в своей особости, отдельности от остального мира. Начиная с квалификации завтраков, которые делятся на английский (плотный) или континентальный, то есть хилый, диетический и дешевый. То есть жалкое подобие завтрака. Знаменитая цитата из прессы начала ХХ века, которую британские журналисты так любят цитировать, посмеиваясь сами над собой: «Над Каналом (то есть над Ла-Маншем) туман — континент изолирован».
