Англия, Англия - [95]
После нескольких попыток помочь утопающей Британии Европа отказалась выбрасывать деньги на ветер. Некоторые сочли, что Европа нарочно отступилась от государства, которое когда-то соперничало с Континентом; решила, дескать, отыграться за прошлые века. Поговаривали, что, собравшись за тайным ужином на Елисейских Полях, президенты Франции, Германии и Италии провозгласили тост: «Падающего толкнем». Ну хорошо, может, это и апокриф, но документы, с большими трудами добываемые в Брюсселе и Страсбурге, подтверждали: для многих высших государственных деятелей Европы Старая Англия – скорее аллегория нравственно-экономической греховности, чем достойный адресат безотлагательной финансовой помощи; эту страну надлежит изображать как обиталище мотов и не мешать ее падению в пропасть, дабы чересчур алчные представители других народов не очень-то зарывались. Последовали даже символические кары: «время по Гринвичу» заменили «среднепарижским временем», а английскую соль переименовали в германскую.
Начался массовый исход беженцев. Лица вест-индского и азиатского происхождения возвращались в процветающие страны, откуда когда-то, спасаясь от голода, прибыли их прапрадеды. Другие приглядывались к Соединенным Штатам, Канаде, Австралии и континентальной Европе; но эмигрантов из Старой Англии, на чьих лицах словно лежала печать невезения, в этих государствах принимать не спешили. Европа, основываясь на одном из подпараграфов Веронского договора, лишила староангличан права на свободу передвижения по территории Евросоюза. Греческие эсминцы патрулировали Ла-Манш, перехватывая лодки с нелегалами. В связи со всем этим исход несколько замедлился.
Естественной политической реакцией на кризис было избрание Правительства Обновления, которое поклялось оздоровить экономику, хранить парламентский суверенитет и вернуть утраченные земли. Для начала оно вновь сделало основной денежной единицей старый фунт, против чего мало кто протестовал, так как английский евро все равно утратил статус конвертируемой валюты. Вторым шагом было послать на север войска для возвращения территорий, которые были официально объявлены оккупированными (хотя на самом деле их всего лишь продали). «Блицкриг» освободил почти весь Западный Йоркшир, к немалому смятению его населения, но после того, как США поддержали решение Евросоюза о предоставлении шотландской армии неограниченного кредита и наисовременнейшего оружия, произошло сражение при Ромбальдс-Муре – и пришлось заключить позорный Уитонский договор. Тем временем французский Иностранный легион под шумок вторгся на Нормандские острова, и иск об их возвращении историческим владельцам, поданный французами, был удовлетворен Международным судом в Гааге.
После Уитонского договора дестабилизированная, обремененная репарациями страна отказалась от политики Обновления – или, по крайней мере, того, что традиционно понималось под Обновлением. Это и послужило началом второго периода, о котором еще долго будут спорить будущие историки. Одни утверждают, что в этот миг у страны просто опустились руки; другие – что среди жестоких испытаний у нее внезапно открылось второе дыхание. Однако бесспорно уже то, что традиционные, общепризнанные цели нации – экономический рост, политическое влияние, военная мощь и нравственное превосходство – были теперь забыты. Новые политические лидеры ратовали за новую самодостаточность. Они отказались от членства в Европейском союзе – выкидывая на переговорах такие безумные фортели, что им в итоге еще и приплатили, чтобы наконец-то спровадить, – запретили торговлю с остальным миром, лишили иностранцев права владеть недвижимым и движимым имуществом на территории страны, а также распустили армию. Желающих эмигрировать выпускали; желающих иммигрировать впускали лишь в особых случаях. Отъявленные шовинисты кричали, будто эти меры превратят великую торговую державу в отшельницу, питающуюся одними орехами, но патриоты-модернизаторы чувствовали душой, что для народа, переутомленного собственной историей, это единственный реалистичный выход. Старая Англия запретила въезд туристов иначе как группами по два человека или меньше и ввела замысловатый, достойный византийской бюрократии визовый режим. Старое административное деление на графства было упразднено; страну разделили на новые провинции, в целом повторявшие королевства Англо-Саксонской Гептархии. И наконец, страна окончательно откололась от остального земного шара и Третьего Тысячелетия, сменив название на «Ингленд».
Мир начал потихоньку забывать, что слово «Англия» когда-то означало нечто иное, чем «Англия, Англия», а Остров немало потрудился, подкрепляя это ложное воспоминание; одновременно те, кто оставался в Ингленде, начали забывать о существовании мира за его пределами. Разумеется, народ обеднел, но само слово «бедность» звучит не так ужасно, когда перед глазами больше нет образчиков богатства. Если бедность не влечет за собой недоедания и ухудшения здоровья, это уже не бедность, но добровольная аскеза, а те, кому еще не надоела тщета всего сущего, могут свободно эмигрировать. Кроме того, инглендцы отказались от многих достижений в области связи, когда-то казавшихся жизненно важными. Последним писком моды стали письма на бумаге и перьевые ручки, АТС с живыми телефонными барышнями и семейные посиделки у радиоприемника в час, когда передают «Театр у микрофона»; понемногу все эти модные обычаи превратились в настоящие жизненные принципы. Города пустели; транспортные артерии были заброшены – по железным дорогам бегало лишь несколько паровозиков-«кукушек»; на дорогах царили лошади. Возобновилась добыча угля; каждое королевство стремилось не походить на другие; возникли новые диалекты со своими новыми лексико-фонетическими особенностями.
Лауреат Букеровской премии Джулиан Барнс – один из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии, автор таких международных бестселлеров, как «Англия, Англия», «Попугай Флобера», «История мира в 10/2 главах», «Любовь и так далее», «Метроленд», и многих других. Возможно, основной его талант – умение легко и естественно играть в своих произведениях стилями и направлениями. Тонкая стилизация и едкая ирония, утонченный лиризм и доходящий до цинизма сарказм, агрессивная жесткость и веселое озорство – Барнсу подвластно все это и многое другое.
«Не просто роман о музыке, но музыкальный роман. История изложена в трех частях, сливающихся, как трезвучие» (The Times).Впервые на русском – новейшее сочинение прославленного Джулиана Барнса, лауреата Букеровской премии, одного из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии, автора таких международных бестселлеров, как «Англия, Англия», «Попугай Флобера», «Любовь и так далее», «Предчувствие конца» и многих других. На этот раз «однозначно самый изящный стилист и самый непредсказуемый мастер всех мыслимых литературных форм» обращается к жизни Дмитрия Шостаковича, причем в юбилейный год: в сентябре 2016-го весь мир будет отмечать 110 лет со дня рождения великого русского композитора.
Впервые на русском – новейший (опубликован в Британии в феврале 2018 года) роман прославленного Джулиана Барнса, лауреата Букеровской премии, командора Французско го ордена искусств и литературы, одного из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии. «Одна история» – это «проницательный, ювелирными касаниями исполненный анализ того, что происходит в голове и в душе у влюбленного человека» (The Times); это «более глубокое и эффективное исследование темы, уже затронутой Барнсом в „Предчувствии конца“ – романе, за который он наконец получил Букеровскую премию» (The Observer). «У большинства из нас есть наготове только одна история, – пишет Барнс. – Событий происходит бесчисленное множество, о них можно сложить сколько угодно историй.
Впервые на русском — новейший роман, пожалуй, самого яркого и оригинального прозаика современной Британии. Роман, получивший в 2011 году Букеровскую премию — одну из наиболее престижных литературных наград в мире.В класс элитной школы, где учатся Тони Уэбстер и его друзья Колин и Алекс, приходит новенький — Адриан Финн. Неразлучная троица быстро становится четверкой, но Адриан держится наособицу: «Мы вечно прикалывались и очень редко говорили всерьез. А наш новый одноклассник вечно говорил всерьез и очень редко прикалывался».
Казалось бы, что может быть банальнее любовного треугольника? Неужели можно придумать новые ходы, чтобы рассказать об этом? Да, можно, если за дело берется Джулиан Барнс.Оливер, Стюарт и Джил рассказывают произошедшую с ними историю так, как каждый из них ее видел. И у читателя создается стойкое ощущение, что эту историю рассказывают лично ему и он столь давно и близко знаком с персонажами, что они готовы раскрыть перед ним душу и быть предельно откровенными.Каждый из троих уверен, что знает, как все было.
Впервые на русском – новейший роман современного английского классика, «самого изящного стилиста и самого непредсказуемого мастера всех мыслимых литературных форм» (The Scotsman). «„Элизабет Финч“ – куда больше, чем просто роман, – пишет Catholic Herald. – Это еще и философский трактат обо всем на свете».Итак, познакомьтесь с Элизабет Финч. Прослушайте ее курс «Культура и цивилизация». Она изменит ваш взгляд на мир. Для своих студентов-вечерников она служит источником вдохновения, нарушителем спокойствия, «советодательной молнией».
Ирен, археолог по профессии, даже представить себе не могла, что обычная командировка изменит ее жизнь. Ей удалось найти тайник, который в течение нескольких веков пролежал на самом видном месте. Дальше – больше. В ее руки попадает древняя рукопись, в которой зашифрованы места, где возможно спрятаны сокровища. Сумев разгадать некоторые из них, они вместе со своей институтской подругой Верой отправляются в путешествие на их поиски. А любовь? Любовь – это желание жить и находить все самое лучшее в самой жизни!
Даже в парфюмерии и косметике есть пробники, и в супермаркетах часто устраивают дегустации съедобной продукции. Я тоже решил сделать пробник своего литературного творчества. Продукта, как ни крути. Чтобы читатель понял, с кем имеет дело, какие мысли есть у автора, как он распоряжается словом, умеет ли одушевить персонажей, вести сюжет. Знакомьтесь, пожалуйста. Здесь сборник мини-рассказов, написанных в разных литературных жанрах – то, что нужно для пробника.
В романе Б. Юхананова «Моментальные записки сентиментального солдатика» за, казалось бы, знакомой формой дневника скрывается особая жанровая игра, суть которой в скрупулезной фиксации каждой секунды бытия. Этой игрой увлечен герой — Никита Ильин — с первого до последнего дня своей службы в армии он записывает все происходящее с ним. Никита ничего не придумывает, он подсматривает, подглядывает, подслушивает за сослуживцами. В своих записках герой с беспощадной откровенностью повествует об армейских буднях — здесь его романтическая душа сталкивается со всеми перипетиями солдатской жизни, встречается с трагическими потерями и переживает опыт самопознания.
Повесть «Пробел» (один из самых абстрактных, «белых» текстов Клода Луи-Комбе), по словам самого писателя, была во многом инспирирована чтением «Откровенных рассказов странника духовному своему отцу», повлекшим его определенный отход от языческих мифологем в сторону христианских, от гибельной для своего сына фигуры Magna Mater к странному симбиозу андрогинных упований и христианской веры. Белизна в «онтологическом триллере» «Пробел» (1980) оказывается отнюдь не бесцветным просветом в бытии, а рифмующимся с белизной неисписанной страницы пробелом, тем Событием par excellence, каковым становится лепра белизны, беспросветное, кромешное обесцвечивание, растворение самой структуры, самой фактуры бытия, расслоение амальгамы плоти и духа, единственно способное стать подложкой, ложем для зачатия нового тела: Текста, в свою очередь пытающегося связать без зазора, каковой неминуемо оборачивается зиянием, слово и существование, жизнь и письмо.
![В долине смертной тени [Эпидемия]](/storage/book-covers/20/20b59336dc28de47dc7a206b6ad9ee6ea45788bb.jpg)
В 2020 году человечество накрыл новый смертоносный вирус. Он повлиял на жизнь едва ли не всех стран на планете, решительно и нагло вторгся в судьбы миллиардов людей, нарушив их привычное существование, а некоторых заставил пережить самый настоящий страх смерти. Многим в этой ситуации пришлось задуматься над фундаментальными принципами, по которым они жили до сих пор. Не все из них прошли проверку этим испытанием, кого-то из людей обстоятельства заставили переосмыслить все то, что еще недавно казалось для них абсолютно незыблемым.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.