Англия, Англия - [50]

Шрифт
Интервал

Доктор Макс потянулся было засунуть руки в карманы жилета, упраздненные нынешними модельерами. Руки соскользнули на бедра.

– На пра-а-актике же этот водоем действительно превосходит другие, и вот в каком плане. Орнитология, кстати, один из моих коньков. Странное выражение, между прочим, «конек» ассоциируется скорее со спортом, а на одном коньке не покатаешься... Следовало бы говорить, «одна из моих любимых лошадок». Ну хорошо. Этот заболоченный участок, доложу я вам, был особым образом распланирован и засеян специальными растениями, дабы поощрять присутствие некоторых желательных видов птиц и одновременно отваживать крайне неприятные – прежде всего канадского гуся. Не будем углубляться в подробности, но ключевую роль тут играют вон те заросли тростника.

Итак, мы можем заключить, что это по-о-зитивная перемена по сравнению с прежним порядком вещей. И – если взглянуть более широко – та же картина имеет место, когда мы анализируем некоторые неоправданно расхваленные и явно фетишизированные концепции, как-то... позвольте привести примеры наугад... афинская демократия, палладианская архитектура, все еще властвующая над массами доктрина некоей секты пустынников... что ни возьми, но, как бы ни притворялись фанатики этих концепций, их подлинное начало, идею в ее первозданной чистоте обнаружить невозможно. Мы можем, выбрав наудачу какой-то миг, нажать на кнопку «пауза» и заявить: «Тут-то все и началось», – но как историк я вынужден вам сказать: подобные заявления на интеллектуальном уровне недоказуемы. То, что мы видим, всегда является копией – если в данном здании этот термин не запрещен – чего-то более раннего. Никакого локализованного во времени начала просто нет. Можно ли сказать, будто в один конкретный день конкретного года некий орангутанг распрямился, напялил целлулоидный набрюшник и возопил: «Рыбу – ножом?! Фу, какая пошлость»? Или, – захихикал доктор Макс за себя и Марту, – что гиббон вдруг написал Гиббона? Маловероятно, правда?

– Так почему же мне всегда казалось, что вы презираете Проект?

– О, мисс Кокрейн, e-e-entre nous[30], вы правы. Вы правы. Но это всего лишь социально-эстетическая оценка. Для любого существа, наделенного вкусом и пониманием, Проект – это страшилище, задуманное и спланированное, если вы мне позволите так назвать нашего любимого дуче, другим страшилищем. Но как историк сознаюсь: практически ничего не имею против.

– Несмотря на тот факт, что все это... искусственный конструкт?

Автор «Заметок фенолога» расплылся в благостной улыбке.

– У реа-а-альности много общего с кро-о-ликом, простите за цитату. Почтенная публика – те, кто заочно, и хорошо, что заочно, оплачивает наш хлеб с маслом, – желает видеть вместо реальности пушистую ручную зверушку. Чтоб беззаботно скакала, чтоб картинно била в барабан в своей самодельной клетке, чтоб ела салат с ладони. Дайте им реальное существо, которое кусается и, прошу прощения, гадит, – и они не будут знать, что с ним делать. Разве что придушить и сварить?

А насчет констру-укта... что ж, и вы, мисс Кокрейн, сконструированы, и я. И, простите за откровенность, моя искусственность чуть более искусна – в том смысле, в каком этот эпитет применяется в выражении «искусная уловка», – чем ваша.

Жуя сэндвич, Марта проводила глазами медленно летящий по небу самолет.

– Я невольно заметила, что на днях, когда вы говорили на комитете, ваши нервное заикание как рукой сняло.

– По-о-разительно сильная шту-у-ка – этот а-а-ад-реналин.

Марта от всей души рассмеялась и положила руку на плечо доктора Макса. Он слегка вздрогнул, вновь рассмешив Марту.

– Ну а вот сейчас вы поежились – это тоже искусный конструкт?

– Ка-а-кой цини-изм, мисс Кокрейн. Я мог бы побить вас тем же оружием, спросив, был ли искусен ваш вопрос. Но что касается моего движения плечами: да, это была искусная уловка – другими словами, отрепетированная, сознательная реакция на определенный жест – имейте в виду, что я по-настоящему не обиделся. В своей детской кроватке я не знал этой ужимки. Но в некий юрский период своего психического развития я выбрал ее, присмотрел в необъятном каталоге актов невербальной коммуникации. Возможно, я купил эту манеру в супермаркете. Или самостоятельно скроил по своей мерке. Не исключено также, что она украдена. Я вообще считаю, что люди по большей части строят себя из ворованных деталей. Если б не воровали, были бы – ни кожи ни рожи. И вы тоже – конструкт не хуже прочих, только выдержанный в вашем оригинальном, не столь... пикантном, не сочтите за оскорбление, стиле.

– Например?

– Например, этот ваш вопрос. Вы не говорите: «Вы не правы, дурак» или «Вы правы, мудрец», а просто спрашиваете: «Например?» Вы себя прячете. Мое впечатление – существующее, мисс Кокрейн, в контексте моей симпатии к вам – таково: иногда вы активны, но активны как-то стилизованно, тщательно создавая образ человека без иллюзий (а это уже пассивность), в других случаях вы провокационно отмалчиваетесь, подзуживая окружающих, чтобы поглубже садились в лужу. Поймите правильно: я ничего не имею против того, чтобы дураки выказывали свою глупость. Так им и надо. Но и в том и в другом случае вы не даете себя изучать и, осмелюсь предположить, уходите от контактов.


Еще от автора Джулиан Патрик Барнс
Нечего бояться

Лауреат Букеровской премии Джулиан Барнс – один из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии, автор таких международных бестселлеров, как «Англия, Англия», «Попугай Флобера», «История мира в 10/2 главах», «Любовь и так далее», «Метроленд», и многих других. Возможно, основной его талант – умение легко и естественно играть в своих произведениях стилями и направлениями. Тонкая стилизация и едкая ирония, утонченный лиризм и доходящий до цинизма сарказм, агрессивная жесткость и веселое озорство – Барнсу подвластно все это и многое другое.


Шум времени

«Не просто роман о музыке, но музыкальный роман. История изложена в трех частях, сливающихся, как трезвучие» (The Times).Впервые на русском – новейшее сочинение прославленного Джулиана Барнса, лауреата Букеровской премии, одного из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии, автора таких международных бестселлеров, как «Англия, Англия», «Попугай Флобера», «Любовь и так далее», «Предчувствие конца» и многих других. На этот раз «однозначно самый изящный стилист и самый непредсказуемый мастер всех мыслимых литературных форм» обращается к жизни Дмитрия Шостаковича, причем в юбилейный год: в сентябре 2016-го весь мир будет отмечать 110 лет со дня рождения великого русского композитора.


Одна история

Впервые на русском – новейший (опубликован в Британии в феврале 2018 года) роман прославленного Джулиана Барнса, лауреата Букеровской премии, командора Французско го ордена искусств и литературы, одного из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии. «Одна история» – это «проницательный, ювелирными касаниями исполненный анализ того, что происходит в голове и в душе у влюбленного человека» (The Times); это «более глубокое и эффективное исследование темы, уже затронутой Барнсом в „Предчувствии конца“ – романе, за который он наконец получил Букеровскую премию» (The Observer). «У большинства из нас есть наготове только одна история, – пишет Барнс. – Событий происходит бесчисленное множество, о них можно сложить сколько угодно историй.


Предчувствие конца

Впервые на русском — новейший роман, пожалуй, самого яркого и оригинального прозаика современной Британии. Роман, получивший в 2011 году Букеровскую премию — одну из наиболее престижных литературных наград в мире.В класс элитной школы, где учатся Тони Уэбстер и его друзья Колин и Алекс, приходит новенький — Адриан Финн. Неразлучная троица быстро становится четверкой, но Адриан держится наособицу: «Мы вечно прикалывались и очень редко говорили всерьез. А наш новый одноклассник вечно говорил всерьез и очень редко прикалывался».


Как все было

Казалось бы, что может быть банальнее любовного треугольника? Неужели можно придумать новые ходы, чтобы рассказать об этом? Да, можно, если за дело берется Джулиан Барнс.Оливер, Стюарт и Джил рассказывают произошедшую с ними историю так, как каждый из них ее видел. И у читателя создается стойкое ощущение, что эту историю рассказывают лично ему и он столь давно и близко знаком с персонажами, что они готовы раскрыть перед ним душу и быть предельно откровенными.Каждый из троих уверен, что знает, как все было.


Элизабет Финч

Впервые на русском – новейший роман современного английского классика, «самого изящного стилиста и самого непредсказуемого мастера всех мыслимых литературных форм» (The Scotsman). «„Элизабет Финч“ – куда больше, чем просто роман, – пишет Catholic Herald. – Это еще и философский трактат обо всем на свете».Итак, познакомьтесь с Элизабет Финч. Прослушайте ее курс «Культура и цивилизация». Она изменит ваш взгляд на мир. Для своих студентов-вечерников она служит источником вдохновения, нарушителем спокойствия, «советодательной молнией».


Рекомендуем почитать
Шоколадка на всю жизнь

Семья — это целый мир, о котором можно слагать мифы, легенды и предания. И вот в одной семье стали появляться на свет невиданные дети. Один за одним. И все — мальчики. Автор на протяжении 15 лет вел дневник наблюдений за этой ячейкой общества. Результатом стал самодлящийся эпос, в котором быль органично переплетается с выдумкой.


Воспоминания ангела-хранителя

Действие романа классика нидерландской литературы В. Ф. Херманса (1921–1995) происходит в мае 1940 г., в первые дни после нападения гитлеровской Германии на Нидерланды. Главный герой – прокурор, его мать – знаменитая оперная певица, брат – художник. С нападением Германии их прежней богемной жизни приходит конец. На совести героя преступление: нечаянное убийство еврейской девочки, бежавшей из Германии и вынужденной скрываться. Благодаря детективной подоплеке книга отличается напряженностью действия, сочетающейся с философскими раздумьями автора.


Будь ты проклят

Жизнь Полины была похожа на сказку: обожаемая работа, родители, любимый мужчина. Но однажды всё рухнуло… Доведенная до отчаяния Полина знакомится на крыше многоэтажки со странным парнем Петей. Он работает в супермаркете, а в свободное время ходит по крышам, уговаривая девушек не совершать страшный поступок. Петя говорит, что земная жизнь временна, и жить нужно так, словно тебе дали роль в театре. Полина восхищается его хладнокровием, но она даже не представляет, кем на самом деле является Петя.


Неконтролируемая мысль

«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.


День народного единства

О чем этот роман? Казалось бы, это двенадцать не связанных друг с другом рассказов. Или что-то их все же объединяет? Что нас всех объединяет? Нас, русских. Водка? Кровь? Любовь! Вот, что нас всех объединяет. Несмотря на все ужасы, которые происходили в прошлом и, несомненно, произойдут в будущем. И сквозь века и сквозь столетия, одна женщина, певица поет нам эту песню. Я чувствую любовь! Поет она. И значит, любовь есть. Ты чувствуешь любовь, читатель?


Новомир

События, описанные в повестях «Новомир» и «Звезда моя, вечерница», происходят в сёлах Южного Урала (Оренбуржья) в конце перестройки и начале пресловутых «реформ». Главный персонаж повести «Новомир» — пенсионер, всю жизнь проработавший механизатором, доживающий свой век в полузаброшенной нынешней деревне, но сумевший, несмотря ни на что, сохранить в себе то человеческое, что напрочь утрачено так называемыми новыми русскими. Героиня повести «Звезда моя, вечерница» встречает наконец того единственного, кого не теряла надежды найти, — свою любовь, опору, соратника по жизни, и это во времена очередной русской смуты, обрушения всего, чем жили и на что так надеялись… Новая книга известного российского прозаика, лауреата премий имени И.А. Бунина, Александра Невского, Д.Н. Мамина-Сибиряка и многих других.