Англичанка - [13]

Кьяра вернула фотографию в конверт, конверт — Габриелю, а после выслушала, как дело досталось Грэму Сеймуру и от него — Габриелю.

— То есть британский премьер вынудил Грэма Сеймура сделать грязную работу, — подытожила она, когда Габриель договорил, — и вот Грэм вынуждает тебя.

— Он хороший друг.

Габриель ничего не сумел прочесть по лицу Кьяры, как и в глазах, — обычно такие открытые, сейчас эти зеркала ее души скрывались за темными очками.

— Как думаешь, чего они хотят? — спросила наконец Кьяра.

— Денег. Похитители всегда хотят денег.

— Почти всегда, — поправила его Кьяра. — Бывает, они требуют невозможного.

Сняв очки, она повесила их на вырез безрукавки.

— Сколько у тебя времени? — Услышав ответ, Кьяра медленно покачала головой. — Не успеешь. Срок слишком короткий.

— Обернись на здание у тебя за спиной. Ну? Твое мнение изменилось?

Кьяра неотрывно смотрела в лицо мужу.

— Жандармы искали Мадлен Хэрт больше месяца. С чего ты взял, что тебе удастся ее отыскать?

— Может, они не там искали? Или не тех спрашивали?

— С чего бы ты начал?

— Расследование лучше всего начинать с места преступления.

Кьяра взяла очки и принялась с отсутствующим видом протирать их о джинсы. Габриель почуял неладное: раздраженная, Кьяра всегда принималась начищать что-нибудь.

— Этак ты их поцарапаешь, — сказал он.

— Стекла запылились, — пустым голосом ответила Кьяра.

— Может, тебе класть их в футляр, а не бросать в сумочку?

Кьяра не ответила.

— Ты меня удивляешь, — признался Габриель.

— Чем же?

— Тебе ли не знать, в каком аду оказалась Мадлен Хэрт. Она сгниет там, пока ее не спасут.

— Пусть отправят другого.

— Других людей нет.

— Нет равных тебе. — Присмотревшись к стеклам очков, Кьяра нахмурилась.

— В чем дело?

— Поцарапались.

— Говорил же, испортишь.

— Ты всегда прав, дорогой.

Надев очки, она посмотрела в сторону города.

— Шамрон и Узи, я так полагаю, тебя благословили?

— Грэм первым делом заглянул к ним.

— Вот ведь хитрец. — Кьяра встала со скамьи. — Мне пора возвращаться. Времени до открытия осталось не так уж и много.

— Ты проделала титаническую работу, Кьяра.

— Лестью ты ничего не добьешься.

— Попытка не пытка.

— Когда я снова тебя увижу?

— У меня всего семь дней в запасе.

— Шесть, — поправила мужа Кьяра. — Через шесть дней бедняжка умрет.

Она наклонилась и нежно поцеловала Габриеля. Потом развернулась и пошла прочь через выгоревший под солнцем сад, плавно покачивая бедрами — словно в такт одной ей слышной музыке. Габриель проследил за женой, пока она не скрылась за пологом брезента. Габриель снова почувствовал, что никуда не хочет уезжать.

Вернувшись в гостиницу «Царь Давид», Габриель забрал у Грэма Сеймура оставшиеся материалы: записку с требованием выкупа, в которой на самом деле не было ни слова о выкупе, диск с признанием Мадлен и две фотографии ее визави из «Ле Пальмье». Плюс к этому он запросил личное дело Мадлен из архива Партии, чтобы его доставили по адресу в Ниццу.

— Как прошло с Кьярой? — спросил Сеймур.

— Похоже, мой брак в еще более плачевном состоянии, чем у Ланкастера.

— Могу я как-то помочь?

— Как можно скорее покинь Иерусалим. Никому на Даунинг-стрит — даже премьеру — обо мне ни слова.

— Как мне с тобой связаться?

— Я зажгу сигнальный огонь. До тех пор меня просто не существует.

Сказав это, Габриель удалился. Дома, в квартире на улице Наркис, он нашел денежный пояс с двумястами тысячами долларов — тот лежал на кофейном столике, на самом виду, а рядом — билет на рейс до Парижа (самолет вылетал в 14:00) на имя Йоханнеса Клемпа (один из любимых псевдонимов Габриеля). В спальне он забрал дорожный набор: модные вещи герра Клемпа, из которых выбрал черный костюм и черный пуловер, для перелета. Потом, встав перед зеркалом, внес кое-какие коррективы в собственную внешность: добавил седины волосам, надел немецкие очки в проволочной оправе и карие контактные линзы — скрыть ярко-зеленые радужки. Через несколько минут он сам себя не узнал, потому как перестал быть Габриелем Аллоном, ангелом возмездия израильской разведки, превратившись в Йоханнеса Клемпа, маленького и вспыльчивого, как сухой порох, мюнхенца.

Переодевшись и спрыснувшись отвратительным одеколоном герра Клемпа, Габриель присел за ночной столик Кьяры и открыл шкатулку с драгоценностями. Одна вещица в ней заметно выделялась среди прочих: кожаный ремешок с нанизанным на него куском красного коралла в форме руки. Сначала Габриель убрал его в карман, потом, повинуясь внезапному импульсу, достал и надел на шею, спрятал под пуловером.

Снаружи, работая на холостых оборотах, дожидался служебный седан. Габриель закинул в салон на заднее сиденье сумку с вещами и забрался следом. Взглянул на часы — но не на время, а на дату: 27 сентября. Когда-то это был его любимый день в году.

— Как тебя зовут? — спросил он водителя.

— Лиор.

— Откуда ты, Лиор?

— Из Беэр-Шевы.

— Хорошо там было в детстве?

— Есть места и похуже.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать пять.

Двадцать пять… Почему именно двадцать пять? Габриель вновь посмотрел на часы — не на время, на дату.

— Какие у тебя инструкции? — спросил так некстати пришедшегося двадцатипятилетнего водителя Габриель.