Англичанка на велосипеде - [33]

— Поговаривают также, что от этого можно оглохнуть, — сказал Джейсон. — Крайне нежелательно, чтобы миссис Брук сразил столь неудобный недуг, как глухота, в момент, когда мы соберемся жениться. Тогда она понадобится в доме на полный рабочий день. Правда, для этого нужно дождаться смерти ее мужа, но, похоже, теперь это вопрос всего нескольких недель. После свадьбы мы поселим миссис Брук сюда.

Широким жестом Джейсон обвел комнату, по которой они теперь перемещались как-то по-особенному осторожно и куда он заходил лишь в отсутствие Эмили — прослушать «стучавшую» трубу водопровода или проверить, не прохудился ли каминный дымоход, проходивший как раз за изголовьем ее кровати; где Эмили оставалась только на ночь, простившись на пороге с Джейсоном, либо воскресным утром (по взаимному соглашению они проводили начало воскресенья, нежась в постели, каждый у себя, не одеваясь и с неприбранными волосами, по крайней мере часов до одиннадцати, а зимой и до двенадцати, ведь в церковь они не ходили — ни тот, ни другая: бог Эмили не признавался англичанами, а Джейсон окончательно забыл своего после смерти Флоранс).

— Ведь когда ты выйдешь за меня замуж, комната тебе уже не понадобится, — прибавил он.

Они обменялись смущенной улыбкой, словно внезапно осознав, оба в одно и то же мгновение, что́ стоит за их женитьбой и каким образом изменятся их привычные отношения.

Отныне Эмили, которая до сих пор позволяла себя обслуживать, будто выздоравливающий больной, долго пролежавший в постели, предстояло самой намазывать к завтраку тосты маслом и джемом, проверять, готов ли желток яичницы-глазуньи (либо снимать верхушки с яиц всмятку), осведомляться у Джейсона, сколько кусочков сахара он кладет в чай — один, два или три, ибо, к чести Пробити-Холла, сахар там к столу подавали кусочками: когда-то во время одного из турне во Францию Флоранс привезла «кусачки Франсуа» — приспособление, изобретенное парижским бакалейщиком для откалывания кусков от сахарной головы.

Эмили, естественно, знала, что Джейсон клал в чай полтора кусочка сахара и никогда не изменял этой привычке, но, в отличие от маленькой девочки, которой она была, чьи рост, душевное равновесие и благополучие зависели от стабильности жизненных устоев того мира, в котором она оказалась, в роли супруги, предназначенной ей в ближайшем будущем, ей следовало быть готовой, что муж в любой момент может изменить свое мнение, и научиться соответствовать неожиданным его требованиям или причудам.

Но самым необычным и новым поворотом в их жизни было то, что у них отныне будут супружеские отношения.

Об этом они никогда не думали, ибо до сих пор неукоснительно придерживались каждый своей роли, назначенной им случаем: он — приемный отец, она — его дочь, без каких-либо двусмысленностей; так что даже недоверчивый, как и большинство городков Англии, Чиппенхэм в это поверил.

И даже констебль Тредуэлл, считавший, что Джейсон злоупотребил плачевным положением четы О’Каррик, дабы отобрать у них Эмили, ни на мгновение не заподозрил, что фотограф похитил девочку, чтобы удовлетворить свои прихоти, отличные от естественного желания обзавестись ребенком, которого Флоранс так и не смогла ему подарить.

Впрочем, Джейсон и вел себя как самый настоящий заботливый отец. Он подписался, например, на ежемесячный журнал для медицинских работников, издаваемый в Лондоне, «Ланцет», чтению которого он посвящал два часа в неделю, чтобы быть в курсе, какие болезни могли угрожать здоровью Эмили, откуда и узнал, что, несмотря на подписанные американским правительством обязательства о предоставлении медицинской помощи индейцам, у народа сиу до сих пор была высокая детская смертность, и неизвестно отчего — от природных особенностей организма или плохих условий жизни в резервации. Тот же «Ланцет», кстати, утверждал, что в Дублине и Ливерпуле детей умирало даже больше, чем в Южной Дакоте, из чего Джейсон сделал вывод, что шанс на выживание у девочки-лакота был ничуть не ниже, чем у маленькой ирландки из графства Дублина или у ребенка-англичанина из Ланкашира.

Фотограф профинансировал и кампанию в прессе, поместив в «Чиппинг кроникл» несколько статей, разоблачающих использование в медицинской практике вредоносной опийной настойки, которую кормилицы давали младенцам, чтобы те вели себя спокойно.

Поначалу этот «сироп Годфри» был очень действенным, равно как и вполне безвредным, но чем больше организм привыкал к опию, тем больше требовалась ему доза действующего вещества, что в конце концов могло привести к смерти ребенка. Так что когда Эмили вдруг принималась ночью вопить не своим голосом, возможно, увидев кошмарный сон, единственным способом ее успокоить было не лекарство, а следующие действия: Джейсон вынимал девочку из влажной от испарины кроватки, прижимал к груди и отирал сомкнутыми губами пот с ее выпуклого лобика, рассказывая ей о бизонах в мохнатых зимних шубах, несущихся через прерию до самого горизонта, где они становились голубоватыми, сливаясь с небом, или об орлиных перьях.

Производители настойки опия, респектабельные фармацевты, занимавшие видное положение в Кингстон-апон-Халле, подали на Джейсона жалобу в суд. И он предпочел выплатить им возмещение убытков, предписанное законом, чем выставить боеспособную защиту, которая неминуемо пришла бы к тому, что ему пришлось бы признать: если припадки Эмили и могли быть устранены без помощи опия, то только потому, что она была не англичанкой, а ребенком сиу.