Англичанка на велосипеде - [24]

Пребывание в Халле «маленьких дамочек» (Джейсон называл их так, заметив, что, перейдя от сцены к обыденной жизни, они теряли в росте от трех до пяти дюймов) было организовано самым тщательным образом.

Поселившись в городском отеле, каждая по приезде обнаруживала на комоде в своем номере коробочку овсяного печенья с яичной глазурью, а также внушительную монографию о местной знаменитости, поэте-метафизике Эндрю Марвелле (1621–1678), известном, во всяком случае, в литературных кругах городка[43], своим трудом под названием «Заметки по поводу лживой речи, написанной неким Томасом Дансоном[44] под предлогом служения делу Господню, и ответного письма, посланного ему мистером Джоном Хоу[45] в свидетельство того — как утверждает доктрина протестантов, — что лишь деятельное и всеобъемлющее Божие Предопределение обусловливает все поступки людей, в том числе и самые дурные из них».

Джейсон сомневался, что хоть одна из актрис когда-нибудь открыла книгу о Марвелле, — скорее всего, они просто запихивали монографию в чемодан, сетуя на ее тяжесть и предпочитая ей воздушность восхитительного печенья, но все же подарок им льстил, ибо служил подтверждением того уважения и признания их значимости, которое выказывал фотограф.

Да и как могли они не гордиться, что с ними обращались точно с героинями Бюхнера, Караджале, Ибсена или Стриндберга, тогда как большинство видело в них лишь легкомысленных и вздорных актерок, нечто поросячье-розовое, лепечущее что-то пустое деланым голоском, прикрываясь мантилькой, в кружевах которой оседают брызги их слюны.

В пятьдесят — на сцене, плохо освещенной желтоватым и неверным светом газовых рожков, — они, затянутые в корсет, втиснутые в тугие панталоны, с докрасна облизанными губами, еще могут произвести впечатление и сойти за шестнадцатилетних инженю. Но вот подойдет шестидесятилетний рубеж, и шеи сделаются дряблыми, белки глаз пожелтеют, глаза не захотят широко открываться, им все труднее будет являть удивление или восторг, волосы обретут сухость соломы, особенно у блондинок, уголки губ сползут вниз, бледные десны начнут источать неприятный запах прогорклого масла, жесты утратят четкость, движения — свободу, а реплики выпадут из памяти. И тогда они впервые услышат в зале смешки. Пройдет еще пяток лет, и занавес упадет. Навсегда. О, они еще переживут момент последнего триумфа, утопая в букетах цветов, чьи свежие стебли оставят влажный след на корсажах, если, конечно, это не будет след рыданий. Зрители поднимутся и будут аплодировать стоя, режиссер расцелует — обычно актрисы старались этого избегать, чтобы не чувствовать его зловонного из-за жевательного табака дыхания, но этим вечером все будет иначе: отныне этот запах станет для них запахом театра, кулис и оваций.

Разворачивая рулоны раскрашенных тканей, которые он использовал для фона, Джейсон рассказывал Эмили об актрисах, которых он ждал на этой неделе.

— Сначала у нас побывает мисс Амалия Пикридж, ей скоро стукнет восемьдесят два, потом Эллен Барроу-Матте, разменявшая восьмой десяток, а в пятницу подойдет очередь Марго Добсон, надеюсь, у нее прошли галлюцинации — какое-то время она видела черную собаку, всегда одну и ту же, неопределенной породы, отощавшее животное, которое, казалось, ее поджидало; бедняга мисс Добсон не представляла, куда собака хотела ее увести, но только чувствовала, что ни в коем случае не должна за ней идти.

Несмотря на правильно подобранное освещение, использование для уменьшения резкости изображения различных растров и светофильтров, Джейсон редко посылал своим клиенткам настоящие снимки, которые у него получались, — те, как правило, оставались в его архиве.

Он предпочитал с виртуозностью фальсификатора подменять их фотографиями лиц, которые были у актрис несколькими годами раньше, которые он копировал, применяя набор специальных объективов, насадок и съемных колец, с фотографий из старых журналов «Фотнайтли ревью», «Иллюстрейтед Лондон стейдж» или «Атенеум».

А в завершение ретушировал отпечатки графитом.

И хотя разница между вчерашним и сегодняшним не всегда очевидна, значит, все же она была достаточно ощутимой, раз актрисы приходили от фотопортретов Джейсона Фланнери в восторг. А тот от своего фотомонтажа не испытывал никаких угрызений совести — ведь клиентки были довольны. Если бы Бог существовал, говорил себе Джейсон, он наверняка поступал бы так же, даруя своим избранникам вторую молодость и в то же время отдавая дань уважения их истинному облику, который они имели, пребывая на этой Земле.

Старые актрисы почти не замечали Эмили.

Поначалу девочка была для них такой же неотъемлемой частью Пробити-Холла, как серое небо, порыжевшая живая изгородь, туман над холмами, ветер, дувший с моря, мальчик-посыльный в отеле Халла, кучер фиакра, миссис Брук или лисицы, которые вечерами бродили вдоль дороги.

Неотъемлемая часть — это значит Эмили как элемент ансамбля, не больше чем предмет мебели, след дождя на садовой дорожке, потрескивание поленьев в камине. Вплоть до того, что она казалась им растворенной в окружающем, становилась невидимой. Однажды утром лучшим подтверждением этого послужил поступок Эллен Барроу-Матте: встретив Эмили на лестнице, старая актриса ее не увидела, просто не увидела и столкнула, так что девочка упала и пролетела несколько ступенек.