Ангелы плачут в июне - [41]

— С гитарой? — девушка подняла заплаканное лицо. — Не знаю, видела потом где-то в доме. Там и осталась, наверное, с собой мы её точно не забирали. А может быть, мама Малининым отдала, не помню.

— А письмо? Почему вы его не вытащили, ведь ваша мама о нём не знала?

Катя смахнула набежавшие слезинки и снова отвернулась:

— Да просто забыли. Не до него было. Я потом пыталась рассказать маме, она велела говорить всё, как мы договаривались, а об остальном просто забыть. А мы… мы были просто глупыми испуганными детьми! Что мы могли сделать?

* * *

Вика, по словам сестры, на неделю улетела в Германию, но встреча с ней уже не представляла для меня особого интереса. Пора возвращаться в окрестности Лесогорска. Разгадка, как и тело Ларисы, по-прежнему где-то там.

Войнич терпеливо ждал на парковке. Я улыбнулась.

— Кто бы мог подумать: ты — мой личный водитель.

Он смерил меня ледяным взглядом и возразил:

— Скорее надзиратель, а если понадобится стану тюремщиком!

— И палачом?

Он усмехнулся:

— Ты снова читаешь мои мысли. Что-нибудь узнала?

— Ничего существенного. Катя, Вика и Лариса были дружно влюблены в мальчика с обложки журнала — Даниила Валентинова. Слушали его записи, переписывали тексты песен в девичьи тетрадки, обклеивали стены плакатами с его сладкой улыбкой.

— В двенадцать лет, не рановато ли? — засомневался Алан.

— А ты когда влюбился впервые? Двенадцать — самое то. А звёзды экрана намного привлекательнее нескладных прыщавых одноклассников. Так вот, Валентинов был серьёзно болен, ему требовалось дорогостоящая операция за рубежом. В «Пионерской правде» писали. Там же был указан расчётный счёт и нужная сумма — семь тысяч четыреста пятьдесят долларов.

— Знакомая цифра.

— Да, девочки, посовещавшись, нашли способ спасти любимого: решили инсценировать похищение одной из сестёр Муромовых и получить нужную сумму обманом.

— И они не ревновали друг к другу?

Я улыбнулась.

— Опять по себе судишь? В двенадцать лет любовь сильнее ревности. К тому же для них он был скорее небожителем, чем потенциальным бой-френдом.

— Как трогательно. Узнала что-то полезное?

— Немного. У Ларисы была привычка машинально записывать бессвязные слова. Она писала на всём, что подворачивалось под руку, в том числе на своей гитаре.

— И?

— Мне нужно увидеть эту гитару.

— Как? Прошло пятнадцать лет? Дом поменял нескольких хозяев, думаешь, все они хранили эту гитару как святыню? — с сарказмом поинтересовался парень.

— Войнич, мои шутки хотя бы смешные. Я не надеюсь обнаружить оригинал. Мне всего лишь нужно увидеть эту гитару чьими-то глазами. Через Катю не вышло, она почти не фиксировала на инструменте внимание. Это, во-первых, а во-вторых, когда Катя смотрела в окно, она увидела соседку. Её тоже надо найти.

— Зачем?

— Она прогуливалась с коляской в районе похищения примерно в интересующее нас время и могла что-то видеть.

Парень снисходительно усмехнулся:

— Если бы она видела что-то стоящее, Ларису давно бы нашли.

— Не обязательно, умник! Она могла не придать этому значения, потому что по официальной версии Лариса пропала семнадцатого.

— И как же её найти? Рядом с бывшим домом Муромовых жилых построек мы не наблюдали, — сухо напомнил Алан. Я улыбнулась и процитировала его собственные слова:

— Ничего, у меня ведь есть собственный Пинкертон! Дай телефон, позвоню Громову.

— Ты же сказала — это во-вторых, — он неохотно протянул мне мобильник.

— Дам ему задание, а потом займёмся гитарой. Мне необходимо разглядеть её как можно скорее. Например, через Татьяну, она, наверняка, видела её миллион раз.

— А почему не через Ларису? — спросил Войнич.

Я машинально поднесла руку к шее. Он насмешливо поднял брови.

— Ясно, боишься, что в этот раз додушат.

— Тебе бы этого хотелось?

— Да, я бы не расстроился, — признался он, глядя на дорогу.

— Уверен? Твоя жизнь похожа на расписанный по ценам и минутам сухой, официальный контракт. Я вношу хоть какое-то разнообразие. А так совсем тошно будет.

— Мне тошно от твоих идиотских шуток!

— Придётся оставить тебя без десерта: через Ларису я подключаться не буду. Перевоплощение в умершего отнимает слишком много энергии, у меня просто не останется сил на всё остальное.

Войнич бросил на меня мрачный взгляд:

— Жалость какая! Обожаю смотреть, как ты бьёшься в агонии! — понятно, мстит за невольную вчерашнюю откровенность. Придётся отбить удар.

— Дай угадаю: представляешь, как однажды моё тело остынет, и ты под покровом ночи закопаешь его где-нибудь в лесочке?

— Ага, лопата всегда в багажнике! — он по-прежнему избегал моего взгляда.

— Имей в виду, дорогой сосед, если ты так поступишь, я буду являться тебе в каждом сне и…

— Душить?

— Нет, заниматься с тобой любовью.

— Ты!!!

— Защищаюсь, помнишь? Не нападай, и мне не придётся отбивать атаку!

Он почти минуту сверлил меня сердитым взглядом.

— И в чём суть твоей идиотской защиты?

— Ты что Бомарше не читал: «Я спешу посмеяться над всем, иначе мне пришлось бы заплакать».

Алан недовольно поморщился и назидательно завил:

— Подменять эмоции — это самообман.

— Ненавидеть человека за чужие грехи, чтобы оправдать собственные слабости — вот это самообман.

На этот раз мы играли в гляделки недолго. Он тихо выругался и, резко вывернув руль, прибавил скорость. Я улыбнулась, это была ничья. Пока ничья.