Ангелы падали - [2]

Да, я вернулся. И застал вас, черных. И сбросил ее с тебя, и успел увидеть — что? Удивление? Желание? Желание убить — меня?..

Тусклая полоска рыбьего клея между веками… Открытые, зовущие губы… Краснота в лице… Страсть…

Ад. Это ад. Это… не передать.

Я думал разделить себя с моей принцессой… Она вернула мне себя — и это оказалось больно.

Душа моя, обогащенная новым страданием, помаленьку–полегоньку возвращается ко мне. Душа моя, на время примирившаяся с телом, слившаяся с ним — нынче будет выхолощена. Время возвращаться на родину. Время разорвать свое сердце как нераспечатанное письмо.

Что же до моей принцессы, моего ангела… Я желаю смерти всему, что она любит. «Ее это убьет…» О, ее это не убьет.

Собственно, сейчас–то мне какая стать быть скупым с нею? Шлюхам не делают подарков; шлюхам платят.

Я и хочу расплатиться.

ЛОВ

А будь оно и так –

Тебе какое горе?

Не каждый ли рыбак

Рыбачит в вольном море?

Джордж Гэскойн

* * *

Тень от ниточки стальной

Закачалась на пути.

Серебристою блесной

Тень от ниточки стальной.

Все преграды стороной

Я старался обойти…

Тень от ниточки стальной

Закачалась на пути.

* * *

Знаю судороги эти:

Воздух вылизан Луной,

И невидимые сети

Колыхнулись надо мной,

Полетели капли–крохи…

Дорогая, кто найдет

Виноватых?.. Ты да кофе —

Кто еще меня убьет…

* * *

Ты царь и господин; у твоего порога

Не то что пустота — там нет и пустоты…

Приснится иногда туманная дорога,

И вдоль нее горят ни рыбы, ни цветы.

Порою, разглядев оскаленную воду,

И ты почти плывешь, как рыба за крючком,

Но приступы Любви, похожие на рвоту,

Тебя швыряют на обочину — ничком!

* * *

Бывают неплохие дни

И отвратительные ночи,

Когда поймешь, что изменить

Ты ничего уже не хочешь.

Она приходит как сестра

И пьет вино дешевле чая,

И над тобою до утра

Хихикает, ногой качая.

Уходит — подаешь пальто

И на прощание целуешь…

Кто ждет ее? Неважно, кто —

Теперь ты даже не ревнуешь.

* * *

Перевязанное леской,

Сердце плачет и визжит,

А трамвай пустой железкой

Все под гору дребезжит.

Вот доеду — и утешусь,

Никому не расскажу,

Как на лампочке повешусь,

Только леску развяжу.

* * *

Плачут дети, плачет мать —

Все хотят меня поймать.

Я заплачу им в ответ,

Ведь меня давно уж нет…

ПОРОГ

Отвори, — постучу. — Ты была человеком когда–то.

Безумный Пьеро

* * *

Не привыкать на пороге тлеть,

Милостыню просить…

Мне от тебя остается треть:

Выпить и закусить.

Можно и в рубище обнаглеть,

Нищему — что терять?!

Ножки твои дыханьем греть —

Будто бы умирать…

* * *

Когда ты невинно спрашиваешь:

«Неужели я тебе нравлюсь?

Разве мало вокруг остальных,

почему ты связался со мною?»

Я плохо себе представляю,

как со словами управлюсь,

И бормочу наугад и навзрыд

что–то этакое, неземное…

Я их разыскиваю! — слова,

которые можно бы высечь

На известковом высоком челе

современного датского принца,

Но поздно, пожалуй — я этих датчан

расстрелял бы по сорок тысяч

За каждую

складочку

твоего

мизинца.

* * *

Хлебною коркой заманивай ветер,

Будто воробышка… Дело пустое:

Вновь померещилось на рассвете

Белое что–то и золотое.

Ты бредишь великолепным князем —

Чтобы, как пешками, двигал полками,

Чтоб цветы под пулями падали наземь,

По–бабьи всплескивая руками…

* * *

Я иронически верен

унылой, но праведной сказке

О воздаянии за грехи,

поспешающем вслед за грехами,

И Воздающему сам на палитре смешаю краски,

Прелюбодеянье вполне очертив

лишь несколькими штрихами:

Вот, я дарил ей разного рода

проницаемые вещицы,

Которые лопались от огня,

будто бессмертные души,

И духи, что я покупал

у хихикающей продавщицы,

Черт кипятит на костре

и ложкою льет мне в уши.

* * *

Только бы нам двоим

Не оказаться рядом,

Только бы не погибать под твоим

Раненым, влажным взглядом…

* * *

Да, я чтец–декламатор. Проводи же меня за порог.

И, протискиваясь мимо тебя в окаянные двери,

Я прикрою растрепанными листочками левый бок,

Чтоб не видела ты, какие там пляшут звери.

СТРАНСТВИЕ

«Мы… увлеклись».

Звонок от подружки

— Ты не позвонила мне вчера, сказал я обвиняющим тоном, — сказал я и сделал попытку хихикнуть.

Она хихикнула в ответ.

Записав эту фразу, он покосился на телефон и вышел на кухню покурить.

«Я сидел у окна кухни, пока серая стена соседнего здания не стала розовой, темно–розовой, черной… и некоторое время после того.

Затем я включил и выключил телевизор и лег спать».

Было всего пять часов, когда полная уверенность в том, что она придет, сменилась полной уверенностью в том, что она не придет. Включать телевизор тогда еще не было смысла. Он вытряхнул табак из папиросы, сдвинул с гильзы прозрачную шкурку, смял картон и начал засыпать в прохладное нутро зеленую крошку.

«И поток мышления разбился на отдельные мысли; я увидел, заметил и понял, где кончается одна мысль и начинается другая или третья. И паузы между ними. И все звуки повисли у моего лица. Странные, спутанные… как бы это сформулировать?.. волосы».

Выронил вязанку слюны на собственную ладонь. Слюна была красивая и блестящая, багряно–охряная. Плотное темное облако выплыло от затылка и остановилось перед глазами, мягко давя изнутри на череп.

" — Я думаю, что ты — кальмар.

— Почему?

— Просто мне нравится так думать.

Ты и пахнешь, словно кальмар…»

Крыша действительно едет, но и ты едешь вслед.

«Сердчишко, исходящее водой последних строк, ледышкою скользящее в намыленный чулок…»