Ангелы падали - [10]

Три шестерки и некто незримый, ими вращающий. Превращающий ненадолго в девятки. То одну, то другую. Некто, задающий форму, цвет, положение в пространстве; и, видимо, во времени.

БРЕЗГУЮ

Волосок ДНК в бокале человеческого тела. Вместе с кровью выплеснули Христа. Мокрое место не может быть свято. К вопросу о непорочном зачатии…

КРЫСА

А чем ты, муха,

Не человек?

Блейк

Проснулся утром — —

А сыра нет.

Одни лишь дыры

Глядят на свет.

Тая досаду,

Уйдя во мглу,

Рассыпал яду

Я на полу:

Умри же, крыса!

Умри навек…

А чем не крыса — —

Сам человек?

Вот я — шурую

То здесь, то там,

И все ворую,

Что по зубам.

Не злюсь нисколько

На этот мир:

Он весь — огромный

Пахучий сыр.

Быть может, скоро

Небесный свод

Меня как вора

Грозой прибьет — —

Ведь крысе точно

Несдобровать,

Ведь крыса знает,

Что воровать…

А там — воскресну

Иль нет, Бог весть!

Всего лишь крысой

Живу я здесь.

* * *

Железнодорожная белая кость,

Любимец седых проводниц,

Я сплю на краю — и коплю свою злость

На стрелах упавших ресниц.

Приносят ли кофе за рубль и два

Со вкусом сырого ремня —

И кофе способен я вылить, едва

Пойму, что отравят меня.

Мне снятся разорванные мышьяком

Сородичи, слышится писк,

И я на купейную стенку тайком

Взираю: вампир, василиск…

Пощады не будет. На шее чумной

Белья перекрученный жгут —

И вот расползается пол подо мной,

И рельсы куда–то бегут…

* * *

Долго ли золоту одолевать

Глаз моих темные зеркала?

В сумерках собственная кровать

Кажется мне колыбелью зла —

Из колыбели, хвостата, рыжа,

Крыса выглядывает во тьму

И восклицает: «А где сторожа?

Где сторожа, я никак не пойму?»

* * *

Возьмите меня, соленые псы!

Я пляшу на вашей волне

И преломляю свои часы

С общей вечностью наравне.

Возьмите, возьмите меня, ату!

В дым разорен уходящий я —

Залило кровью мою мечту,

И не сошлись золотые края…

ВИВИСЕКЦИЯ

Первое дрожащее слово, на которое он обрекает бумагу, есть слово

раненого ангела: Боль.

Генри Миллер

* * *

Полубред, полусмех. На треть

Сокращается мир во сне.

Вдох и выдох, картинка — смерть,

Натюрморт — могильная снедь.

То ли локоть, то ли — калач.

То ли голень, то ли кирпич…

То ли выкройку чертит палач

Похитрее — а ты храпишь.

Словно в саване, по утрам

Просыпаешься в простыне —

Постарел, от виска до нутра…

Сокращаешься ты во сне.

* * *

Ремесло мое прохладно:

Лезвие и плоть.

Все, что скроено неладно,

Можно распороть.

Все, распоротое разом,

Можно крепко сшить,

Если мне позволит разум

Это заслужить…

* * *

Светлая голова,

Где ты меня потеряла,

Куда меня завела?

Черное сердце мое,

Сколько в тебе захлебнется,

Сколько утонет еще!

Мутней ледяного стакана,

Душа моя! — Спрыснута кровью,

Просвечена до таракана…

* * *

За мною тянется рука

Полуночного шутника.

А он умеет говорить:

«Земляк, не будет закурить?»

Как будто сорная трава,

Растет рука из рукава —

Бледнее стебля, тоньше льда…

Не увернуться никуда.

Папье–маше?.. Злорадный смех,

И в голову летящий снег…

С тех пор ударят по плечу —

Я в ужасе кричу.

* * *

Аксане Пановой

Гвоздику в сердце, гвозди в рот —

Возводит плотник эшафот.

Ему — трудиться, нам — глазеть,

В петле цветочнице висеть.

Его я видел без гвоздей:

Он шел, как будто из гостей,

Он шел по краешку доски,

Роняя горлом лепестки…

* * *

Придите ко мне, страждущие!

Придите ко мне, скорбящие!

И кровушки моей жаждущие,

И мяса моего молящие…

Придите — в меня! Безголовые,

Бесшумные, шелестящие —

В мои потроха багровые,

Внутренности блестящие…

* * *

«Что за упырь угрюмый!

Вперед гляди веселей:

О небесах не думай,

На кладбищах лей елей…»

Я спрятал клыки под маску

И слушаю вот уж века

Одну и ту же сказку

Про белого червячка.

* * *

Кошки умеют плакать.

Их голоса полны

Жалобы или злобы,

Неба либо Луны.

Могильщики мне вчера

Дали лопатой в лоб…

Я думаю, что душа —

Длинный кошачий вопль.

СОН-ТРАВА

Зеленый брат! зеленый дуралей!

Разорены зеленые привалы.

Зеленой стужи признаки все злей,

А все полны зеленые бокалы.

* * *

Над сигаретой сутулился

И поднимал воротник.

Зимней безлюдною улицей

Топал домой напрямик.

Выбелен лунною радугой,

Видною мне одному,

Шел я — и не было рядышком

Даже намека на тьму.

Нынче — зеленая улица,

Смята пустая кровать.

Незачем больше сутулиться,

Некого мысленно звать.

И, заходя в темноту мою,

Глядя рассеянно вниз,

Я говорю, а не думаю:

— Леночка, Лена… кис–кис…

* * *

Желтые зловещие деньки.

В окнах подо мною огоньки:

Не король наведался мышиный

За своей несметною казной —

Человечьи злобные машины

Доски разбирают подо мной.

Ночки запоздалые, ничьи…

Часто снятся шалые рубли,

Изредка любимая приснится —

По щеке ладонью ледяной…

Но иная, грозная десница

Космос разбирает надо мной.

* * *

Глаза ночные выплакав подушке,

За лампочкой угрюмо наблюдать,

Валяться на скрипучей раскладушке

Да в тараканов тапками кидать —

А что еще?.. Прогулки под Луною,

Томленье тел, скрипящая тахта —

И вот подушка смочена слюною,

И тараканы лезут изо рта…

* * *

Темнеет облако в душе,

Окутано плащом.

Я не пойму — взлетел уже?

Барахтаюсь еще?

Блестит окошко, будто шприц,

Кружится голова…

— Что в вашей папиросе, принц?

— Трава… трава… трава…

* * *

«Принцесса моя, ты не знаешь, о чем говоришь!»

Два пальца об лацкан — видать жениха по соплям:

«Сегодня же ночью мы тайно умчимся в Париж

И ляжем костьми на пути к Елисейским полям…»

Чего бы святого найти напоследок во мне?..

На зимнем балконе веранды разбитый оскал,