Ангелы Опустошения - [104]
Постепенно как обычно и бывает, мы парни все вчетвером проникаем в ванную и принимаем душ и должным образом как-то чистимся, включая даже бритье – Нам всем предстоит теперь веселая ночка надо найти в Деревне какого-то старого друга Саймона, вместе со счастливыми Рутами, походить по холодным милым нью-йоркским ветрам влюбленными – Ох господи.
Что за конец для этого кошмарного путешествия на север.
27
И где же мой «мир»? А, вот он в этом животе пижамной пшеницы. Этот непослушный ребенок с сияющими черными глазами который знает что я люблю ее. Мы все выходим на улицы Деревни, колотим в окна, находим «Генри», гуляем по парку на Вашингтон-сквер и в одном месте я демонстрирую свой лучший балетный прыжок своей Рут и она его полюбляет – Мы идем рука об руку позади всей остальной банды – Я думаю Саймон немного разочарован что она не его выбрала – Ради бога Саймон дай же мне хоть что-нибудь – Неожиданно Рут говорит что нам с ней вдвоем непременно надо пойти и еще раз послушать всю пластинку «Моя прекрасная леди», встретиться с остальными попозже – Идя с нею рука об руку я показываю на окна верхних этажей моего бредового Манхэттена и говорю:
– Я хочу написать обо всем что происходит за каждым из тех окон!
– Здорово!
На полу в ее спальне пока она заводит проигрыватель я лишь целую ее и опускаю на пол как недруга – она отвечает мне как недруг говоря что если она и будет заниматься любовью то не на полу. А теперь, во имя 100 %-ной литературы я опишу нашу любовь.
28
Она как большая сюрреалистическая картина Пикассо где то и это тянется к тому и этому – даже Пикассо не хочется быть чересчур точным. Это Райский Сад и годится всё. Я не могу придумать ничего прекраснее у себя в жизни (и эстетичного) чем держать обнаженную девушку в своих руках, боком на постели, в первом предварительном поцелуе. Бархатистая спина. Волосы, в которых текут Оби, Параньи и Евфраты. Затылок первочеловека ныне обратившегося в змееобразную Еву у Падения Сада где чувствуешь личные мышцы поистине животной души и никакого пола там нет – но О остальное столь мягкое и невероятное – Если б мужчины были так же мягки я б любил их за это – Подумать о том что мягкая женщина желает жесткого волосатого мужчину! Сама эта мысль поражает меня: где ж красота? Но Рут объясняет мне (поскольку я спросил, прикола ради) что из-за ее чрезмерной мягкости и пшеничного живота ей все это осточертело и она возжелала грубости – в которой увидела красоту по контрасту – и поэтому снова, как у Пикассо и как в Саду Яна Мюллера,[129] мы усмирили Марса нашими обменами твердого и мягкого – С несколькими дополнительными штучками, вежливо в Вене – это привело к запыхавшейся вневременной ночи чистого милого восторга, закончившейся сном.
Мы ели друг друга и пахали друг друга жадно. На следующий день она сообщила Эриксон что это был первый extase[130] в ее карьере и когда Эриксон мне сказала об этом за кофе мне было приятно но по-настоящему я не поверил. Я сходил на 14-ю улицу и купил себе красную ветровку на молнии и в тот вечер Ирвину мне и пацанам пришлось идти искать себе комнаты. В одном месте я чуть было не снял комнату на двоих в Ассоциации молодых христиан для себя и Лаза но потом передумал поняв что он будет лишним грузом для моих нескольких оставшихся долларов. Наконец мы нашли комнатку в пуэрториканской ночлежке, холодную и унылую, для Лаза и уныло оставили его там. Ирвин с Саймоном отправились жить к богатому ученому Филлипу Воэну. Той ночью Рут Валер сказала что я могу спать с ней, жить с ней, спать с ней в ее спальне каждую ночь, стучать на машинке все утро когда она уходит на работу в агентство и болтать с Рут Эриксон весь день за кофе и пивом, пока она не вернется вечером домой, когда я буду в ванной втирать мази в ее новые потертости кожи.
29
У Рут Эриксон в квартире жил громадный пес Джим, который был гигантской немецкой полицейской собакой (или овчаркой) (или волком) и любил возиться со мной на вощеном деревянном полу, у каминов – Он бы сожрал целые сборища хулиганья и поэтов по одной-единственной команде но знал что я нравлюсь Рут Эриксон – Рут Эриксон называла его своим любовником. Время от времени я выводил его на поводке (вместо Рут) чтобы он пробегался взад-вперед по тротуарам и сделал свои пипи и крупные дела, он был так силен что мог протащить за собой полквартала в поисках запаха. Однажды когда он увидел другую собаку мне пришлось крепко вкопаться пятками в тротуар чтоб удержать его. Я сказал Рут Эриксон что жестоко держать такого большого чудовищного человека на привязи в доме но оказалось что совсем недавно он умирал и именно Эриксон спасла ему жизнь выхаживая его круглые сутки, она его по-настоящему любила. У нее в спальне был камин и драгоценности на комоде. Как-то раз к ней туда зашел канадец-француз из Монреаля которому я не доверял (он у меня занял 5 долларов да так и не вернул) и слинял с одним из ее дорогих колец. Она допрашивала меня кто мог его взять. Не Лаз, не Саймон, не Ирвин, не я, уж точно. «Тот пройдоха из Монреаля». Ей на самом деле хотелось чтобы я был ее возлюбленным в некотором роде но она любила Рут Валер и посему об этом не могло быть и речи. Мы проводили долгие дни беседуя и глядя друг другу в глаза. Когда Рут Валер возвращалась с работы мы готовили спагетти и устраивали большие ужины при свечах. Каждый вечер к Эриксон приходил очередной потенциальный любовник но она их всех отвергала (дюжинами) кроме того французского канадца, который никогда этого не сделал (только может быть с Рут Валер когда меня не было) и Тима Маккэффри, который сделал как сам сказал с моими благословениями. Он сам (молодой сотрудник «Ньюсвика» с большой прической Джеймса Дина) пришел и спросил меня можно ли, очевидно его прислала Эриксон, подразнить меня.
Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Именно роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы.
"Бродяги Дхармы" – праздник глухих уголков, буддизма и сан-францисского поэтического возрождения, этап истории духовных поисков поколения, верившего в доброту и смирение, мудрость и экстаз.
После «Биг Сура» Керуак возвращается в Нью-Йорк. Растет количество выпитого, а депрессия продолжает набирать свои обороты. В 1965 Керуак летит в Париж, чтобы разузнать что-нибудь о своих предках. В результате этой поездки был написан роман «Сатори в Париже». Здесь уже нет ни разбитого поколения, ни революционных идей, а только скитания одинокого человека, слабо надеющегося обрести свое сатори.Сатори (яп.) - в медитативной практике дзен — внутреннее персональное переживание опыта постижения истинной природы (человека) через достижение «состояния одной мысли».
Еще при жизни Керуака провозгласили «королем битников», но он неизменно отказывался от этого титула. Все его творчество, послужившее катализатором контркультуры, пронизано желанием вырваться на свободу из общественных шаблонов, найти в жизни смысл. Поиски эти приводили к тому, что он то испытывал свой организм и психику на износ, то принимался осваивать духовные учения, в первую очередь буддизм, то путешествовал по стране и миру. Единственный в его литературном наследии сборник малой прозы «Одинокий странник» был выпущен после феноменального успеха романа «В дороге», объявленного манифестом поколения, и содержит путевые заметки, изложенные неподражаемым керуаковским стилем.
Роман «На дороге», принесший автору всемирную славу. Внешне простая история путешествий повествователя Сала Парадайза (прототипом которого послужил сам писатель) и его друга Дина Мориарти по американским и мексиканским трассам стала культовой книгой и жизненной моделью для нескольких поколений. Критики сравнивали роман Керуака с Библией и поэмами Гомера. До сих пор «На дороге» неизменно входит во все списки важнейших произведений англоязычных авторов ХХ века.
Еще при жизни Керуака провозгласили «королем битников», но он неизменно отказывался от этого титула. Все его творчество, послужившее катализатором контркультуры, пронизано желанием вырваться на свободу из общественных шаблонов, найти в жизни смысл. Поиски эти приводили к тому, что он то испытывал свой организм и психику на износ, то принимался осваивать духовные учения, в первую очередь буддизм, то путешествовал по стране и миру.Роман «Суета Дулуоза», имеющий подзаголовок «Авантюрное образование 1935–1946», – это последняя книга, опубликованная Керуаком при жизни, и своего рода краеугольный камень всей «Саги о Дулуозе» – автобиографического эпоса, растянувшегося на много романов и десятилетий.
Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».
Побывав в горах однажды, вы или безнадёжно заболеете ими, или навсегда останетесь к ним равнодушны. После первого знакомства с ними у автора появились симптомы горного синдрома, которые быстро развились и надолго закрепились. В итоге эмоции, пережитые в горах Испании, Греции, Швеции, России, и мысли, возникшие после походов, легли на бумагу, а чуть позже стали частью этого сборника очерков.
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.
Роман Стефана Цвейга «Кристина Хофленер» (1929) первоначально назывался «Хмель преображения». Это история скромной девушки, которая стоит за конторкой на почте в австрийской глуши. Кристина давно смирилась с убогой нищенской жизнью, с повседневной рутиной. Кажется, ей вечно предстоит штемпелевать конверты. Но неожиданно она – впервые в жизни – получает телеграмму: «С радостью ждем тебя…». И вот благодаря заокеанской тетушке-фее Кристина отправляется на роскошный швейцарский курорт.Кажется, что перед нами сказка об австрийской Золушке.
Один из лучших психологических романов Франсуазы Саган. Его основные темы – любовь, самопожертвование, эгоизм – характерны для творчества писательницы в целом.Героиня романа Натали жертвует всем ради любви, но способен ли ее избранник оценить этот порыв?.. Ведь влюбленные живут по своим законам. И подчас совершают ошибки, зная, что за них придется платить. Противостоять любви никто не может, а если и пытается, то обрекает себя на тяжкие муки.
Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.
Роман знаменитого японского писателя Юкио Мисимы (1925–1970) «Исповедь маски», прославивший двадцатичетырехлетнего автора и принесший ему мировую известность, во многом автобиографичен. Ключевая тема этого знаменитого произведения – тема смерти, в которой герой повествования видит «подлинную цель жизни». Мисима скрупулезно исследует собственное душевное устройство, добираясь до самой сути своего «я»… Перевод с японского Г. Чхартишвили (Б. Акунина).