Ангелы на кончике иглы - [50]

– Ты ее тоже держал?

– Нет! – отрезал Тавров. – За слово «держал», которое можно истолковать как «хранение», – до семи лет.

– Знаю!

– А за слово «тоже» добавят нам с тобой строгий режим – групповое дело. И еще по рогам – пять.

– Как – по рогам?

– Не будешь иметь права выбирать депутата Макарцева в Верховный Совет… Мне-то чихать! Ну, вернусь в зону, потеряв две сотни зарплаты, на которые все равно ничего не купить! А тебе…

– Хорошо, Тавров, допустим, мне действительно больше терять… Как бы ты поступил на моем месте?

– На твоем? – Раппопорт захохотал. – Но ты все равно так не сделаешь!

– Сделаю, скажи!

– У тебя есть друг? Ну, редактор какой-нибудь газетенки?

– Есть, и не один…

– Так вот… Поезжай к нему, поговори о чем-нибудь, а уходя, случайно забудь папку на столе.

– Шутишь! – разозлился Макарцев. – А я серьезно. Выходит, сидел, а мудрости не набрался.

– Посмотрю, чего ты наберешься, посидев с мое!

– Я? – глаза у Макарцева стали злыми.

– Ладно! – смягчился Раппопорт. – Все просто: отдай папку мне.

– Тебе?

– Конечно! Я, в случае чего, признаюсь, что без разрешения взял в кабинете почитать. А ты ее в глаза не видел!

Макарцев изучающе смотрел на Якова Марковича, пытаясь понять степень серьезности предложения на этот раз.

– И не боишься?

– В третий-то раз меня, авось, не посадят…

– Чушь! – произнес редактор, понимая, что его согласие, очень удобное, неприемлемо. – Исключено!

– Пожалуй, ты прав, – согласился Раппопорт. – Все равно это распространение антисоветской литературы через твой кабинет, та же семидесятая статья… А ты, Макарцев, лучше, чем я думал…

– Неужели? – усмехнулся тот, польщенный.

– Серьезно! Я ведь редко кого хвалю. Только ты всегда боишься: вдруг подумают, что ты и в самом деле лучше, чем ты есть. Ты в положении собаки в известной загадке.

– Какой?

– Как заставить собаку съесть горчицу? Если дать – она есть не станет. А если помазать ей горчицей зад, слижет без остатка. Слизывай!

– Если так, – нахохлился Макарцев, – то правильно делают, что этих мазателей горчицей сажают.

– Вон как запел! Речь-то о собаках. А люди – любят лизать горчицу. Ты что ли будешь решать, что им есть и от чего воздерживаться? А кто хочет горчицы – того, значит, сажай! Сейчас стесняются. Но погоди! Вот-вот начнется новый культ, и тогда…

– Постой-ка! Почему начнется?

– А культы у нас всегда начинаются на крови. Культ Ленина – после гражданской войны. Сталина – после уничтожения кулачества, а второй цикл – после войны. Кукурузника – после подавления танками Венгрии. Нынешнего…

– Думаешь – после Чехословакии?

– Само собой!

– Тогда можешь считать, что культ начался, – нахмурился Макарцев. – Размер фотографий рекомендовали увеличить и давать их чаще.

– Понятно! Я все думаю: чего тебе, Макарцев, не хватает, чтобы стать настоящим тиранозавром? Не любишь крови? Чепуха, полюбишь, когда понадобится… Они все из глухомани – во владыки мира, а ты – интеллигент, петербуржец? Нет, и не такие курвились! Ты не антисемит? Неантисемиты делятся на две категории. Одни не замечают, еврей или нет, другие ждут погромов, чтобы помочь евреям. Ни к той, ни к другой категории тебя не причислишь, поскольку ты ответработник. Если партия прикажет – станешь и антисемитом.

– Я?! Да я ни одного еврея не уволил!

– Не кипятись. А сколько взял?… Считаешь себя на девяносто процентов честным? Но это значит, ты лжив на все сто!

– Чего ж мне, по-твоему, не хватает, Тавров?

– Если догадаюсь, срочно сообщу. Ты успеешь: тиранозавры миллион лет вымирают.

– Ладно, не будем об этом, – кисло улыбаясь, прервал его Макарцев. – Думаю, все же из ЦК виднее, чем снизу. Оттуда на многое смотришь иначе. И не так все просто. Давай лучше думать о конкретных вопросах жизни.

– Конкретные вопросы? Игра!

– Но большая игра, Тавров! И пока такие правила игры, будем играть по этим правилам. Правила изменятся, будем играть иначе.

– Кто же, по-твоему, должен изменять правила?

– Видишь ли, что касается меня, то я, между нами говоря, готов проводить любую демократизацию и зайти как угодно далеко. Но пусть мне позвонят и скажут, что это можно. И хватит об этом… Лучше скажи, что делать сейчас?

Он и раньше чувствовал: Яков Маркович презирает его. Утешало только то обстоятельство, что Раппопорт презирает всех, в том числе и себя.

– Слушай, Тавров! А что, если мне просто сделать вид, что я папку не заметил?

– Не поверят.

– Сам знаешь, каково на крючке. Ты просто обязан уметь поступать в подобных случаях!

– Вот пристал, ей – Богу! Ну ладно, скажу, чтобы отпустил. А то работы много. Не мудри, сделай просто. Значит, так…

И в нескольких словах Раппопорт растолковал редактору, что тот должен сделать.

– А ведь действительно хороший ход! – обрадовался Макарцев. – Я и сам должен был сообразить. Ай да Тавров!

Редактор повеселел, напряжение спало. Раппопорт взялся руками за подлокотники, чтобы помочь своему немощному телу подняться. Макарцев жестом остановил его.

– Погоди еще минуту. Все не хватает времени спросить про личное. Живу, как лошадь на цирковом манеже. А как твоя жизнь? Чего одиночествуешь? Мог бы жениться… Тебе и ребенка снова еще не поздно завести… С жильем я бы помог…