Ангелы мщения - [50]

Но Аня все рыдала — из-за того, что чуть не погибла, из-за того, что повредила главную драгоценность — винтовку, из-за того, что нарушила золотое правило снайпера: никогда не стрелять дважды с одной позиции. Винтовку и правда ей быстро починили. И командиру она ничего не сказала.

В Рачках они стояли несколько месяцев. Девушкам из полка Славнова запомнилось, что жили они в деревне Рачки под Сувалками не в землянках, а в домах местных жителей, поляков.

Утром, съев кашу с хлебом и попив молока (солдат снабжали местные), ходили на «охоту», сидели в траншее у своих амбразур, высматривая немецких солдат. Те старались не высовываться зря. Снимать их удавалось, когда что-то подносили в траншеи: боеприпасы или еду. Потом немцы еще основательнее зарылись в землю и стало сложнее.

Солдаты в державших здесь оборону военных частях привыкли к тому, что каждый день на передовую и обратно ходят молодые девчонки, сидят весь световой день в траншее и смотрят, смотрят, иногда стреляя раз в день, иногда и вовсе не стреляя. «Проводи их, чтобы ничего не случилось», — приказывал солдату какой-нибудь командир: все знали, что ходить здесь опасно, немцы эту территорию простреливают. Клава Лаврентьева на ветеранских встречах после войны напоминала Ане Мулатовой про песню Шульженко, которую Аня любила петь по дороге на «охоту». Любимой ее песней в то время была «Давай закурим, товарищ фронтовой…». Эту и другие песни Клавдии Шульженко, большой советской звезды, в первые два года войны давшей около пятисот концертов на Ленинградском фронте, пели на фронте и женщины, и мужчины. Ждали Шульженко и на 3-м Белорусском, но она почему-то не приехала. Зато в полку был молоденький парнишка-разведчик, который здорово играл «Синий платочек» на трофейной губной гармошке[308]. У Ани Мулатовой был несильный, но приятный голос и отличный слух, и сколько она себя помнила, вечно пела. Когда спускались в ход сообщения, чтобы идти к своим амбразурам, петь уже, конечно, было нельзя.

Шло время, фронт не двигался, у снайперов наладилась странная, с обстрелами и «охотой», но стабильная жизнь.

Зоя Ермакова стала ночевать у начальника штаба. Это не удивило ее товарищей: Зоя была старше всех да еще и курила — чего от нее ждать? Надо отдать ей должное, на «охоту» Зоя ходила вместе со всеми. Надя Веретенова «сдружилась» с начхимом, подшивала ему подворотнички, а было ли там что-то еще, никто точно сказать не мог. Ане и Тасе, да и большинству их подруг, еще не имевших опыта в таких делах, все это было странно, стыдно как-то. Раза два на фронте их всех проверял гинеколог, и Аня расстроилась, увидев, что в медицинском журнале ей в какой-то колонке поставили минус. «Что, это я больная, что ли?» — спрашивала она медсестру, а позже уже догадалась, почему у кого-то из девчонок были плюсы[309].

Цвели там, в обороне, и настоящие, сильные романы, завязывались чувства, которые могли бы длиться всю жизнь. Парторг Юрка Иванов, имевший доступ в расположение женского взвода, приходил проводить с девушками беседы и читал им разные лекции и «Маскарад» Лермонтова. Кончилось тем, что он не на шутку влюбился в Валю Кондакову. Дело шло к женитьбе, Валя потом признавалась девчонкам, что у них «почти до этого доходило». Но Юрку серьезно ранило в лицо, в челюсть. Его увезли, и Валя написала его родителям, что не знает, выживет Юрка или нет. Юрка выжил, но после госпиталя он Вале не писал и не отвечал на ее письма. Только через тридцать лет на встрече ветеранов дивизии выяснилось, что он не смог ей простить того письма его матери.

Аня и Тася любили перекинуться шуткой с расчетом «сорокапятки» сержантами Ваней Закопайко и Петром Федоровым. «Девчонки, зайдите к нам!» — все приглашали они, когда Аня и Тася шли мимо них на «охоту». Как-то, когда они возвращались с «охоты», начался обстрел. В расположении полка разорвался снаряд, и Петра ранило. Девушки бросились помогать, Петр (он был ранен легко) просил друга дать ему свой перевязочный пакет. «У меня нет», — ответил не моргнув глазом Ваня, но когда Петр попросил его сходить тогда в землянку за его пакетом, то пакет у Вани сразу нашелся — не хотелось ему никуда ходить под обстрелом.

Дружили и с разведчиками. Дружбу с ними, бескорыстное дружеское расположение ребят из полковой разведки вспоминали многие женщины-снайперы. Молодые парни, которым не светила близость с этими девушками (на это могли рассчитывать в основном командиры), рады были поболтать и пошутить с ними, пригласить на танец, угостить сахаром или трофейным шоколадом. Когда пошли по немецкой территории, разведчики могли принести девчонкам и какую-то красивую вещицу, и часики. А уж если найдут где-то маленький дамский пистолет, то дарили его непременно девушке. Ане как-то принесли даже кроличью шубку, да она потерялась в обозе вместе с ее вещмешком…

Находились среди снайперов отчаянные девчонки, просившиеся с ребятами пойти на разведку. Почему? В основном из-за романтики, ведь они были совсем юные, а еще потому, что за удачную разведку могли дать орден или медаль. Снайпер в разведке не нужен: ночью он не может прицельно стрелять, даже если возникнет в этом необходимость