Ангелы молчат - [24]

— Не получается, — прошептал он и сполз по стене, прижимая ладонь к лицу.

Я слышал, как он дышит — тяжело, почти со всхлипами. На окне был плексиглас и решетка, выдрать ее было еще меньше шансов — она росла прямо из стен, как продолжение арматуры. И даже если предположить, что Эли удалось бы разломать решетку в десяти футах над полом, оставался плексиглас. Пуленепробиваемый, но прекрасно пропускающий солнце.

— Эли! — я приблизился, опустился рядом на колени. — У нас еще есть время, попробуйте еще.

— Что пробовать?! — заорал он истерически и ударил кулаком о дверь. — Вам легко говорить, не вы сгорите здесь заживо!!

Этот всплеск будто отнял у него последние силы. Эли свернулся на полу, прижав голову к коленям, плечи его дрожали.

Я закрыл глаза и представил себе… но это было слишком. Неважно, как я отношусь к вампирам, но это было слишком.

Где-то через четверть часа истерика пошла на убыль. Эли затих, потом поднял голову, старательно приглаживая волосы. Глаза от слез стали странного, светло-пурпурного цвета

— Простите, — прошептал он. — Я просто… я не готов. Лассе говорит, что мы всегда должны быть готовы, даже если будем жить очень долго… Но я не думал, что так скоро…

У меня перехватило горло. Я понятия не имел, что говорить в таких случаях. И что делать, когда ничего нельзя сделать.

— Только не молчите, Перри… Говорите что-нибудь. Говорите, что все будет в порядке.

Тут меня осенило.

— Эли, я позвоню Кире. Я уже звоню.

Я набрал Киру, и она сразу же откликнулась.

— Кира! Мы заперты…

— …вы живы?

Ее было очень плохо слышно. Не знаю, что тому виной — стены или незаряженные батарейки.

— Нам надо выбраться! — крикнул я, но Кира опять пропала. Я услышал только: …Джош… закрылись в бун…

Она имела в виду — закрылись в бункере. Они с Джошем были где-то здесь, в одной из камер. В том же положении, что и мы, исключая только, что здесь единственная камера, что выходила на поверхность — для клиентов, предпочитающих видеть луну. И она досталась Эли.

— Там, где Лассе… там нет?… — он словно прочел мои мысли.

— Нет, там нет окна… там безопасно.

— Хорошо… Хорошо…

Телефон заглох, и я в отчаянии отшвырнул его от себя. Даже не сподобился зарядить чертовы батарейки! Ведь можно было бы позвонить охране, да в службу спасения, в конце концов!

— Я теперь умру? — растерянно спросил Эли.

Я не желал отвечать на этот вопрос. Он вдруг протянул мне руки, и я не отказал — прижал его к себе, голова с растрепанными волосами легла мне на плечо. Эли тихонько повторял: «Умру. Я умру. Меня не будет. Я умру», будто пробовал горькие слова на вкус. А я только и мог, что покачивать его в руках, и гладить вздрагивающее тело, и чувствовать себя беспомощным, абсолютно.

Одно я осознавал точно — случись что-то подобное с Кирой, я был бы рад знать, что кто-то вот так держал ее, утешал и говорил, что все будет в порядке.

— Только не думай, что я неблагодарный… — всхлипнул он мне в шею. — Я прожил дольше, чем многие люди… и жизнь была неплохая. Просто Лассе… он с ума сойдет… С ним точно все хорошо?

Горло снова перехватило так, что не вдохнуть. Я только кивнул, несколько раз.

— Не молчи, Перри… пожалуйста. Говори со мной.

Да, Эли. Любой ценой.

О чем мы говорили? Не помню. Помню, что это длилось бесконечно долго. Будто нить разговора была еще и нитью жизни, тонкой, как паутинка, и стоит прервать ее — и наступит конец света. Или конец мрака.

Я взглянул на часы. Потом в который раз осмотрел комнату. Но она по-прежнему была абсолютно пуста, будто всем своим видом говорила: не ищи помощи, Перри, тут ты ее не найдешь. Тебе придется быть здесь и взвалить этот груз на свои плечи. Посмотри на это глазами доктора. Эти глаза увидят еще не одного безнадежного пациента.

Но я не хотел. Не я должен быть с ним в последний момент. Не меня он хотел бы видеть перед смертью, обнимать, прощаться. И комок в горле, и слезы на глазах — не у меня. Я здесь случайно.

Но я здесь. Больше никого нет.

В кармане халата что-то загремело, я сунул туда руку и вытащил баночку. Радедорм, убойное снотворное. Я вынул его из шкафа и машинально положил в карман как раз перед приходом Зака и Беати. Руки у меня затряслись, я уронил баночку, половина таблеток рассыпалась по полу. В глотке подскочил комок, желудок сжался до боли, и я подумал, что сейчас меня стошнит. Но вместо рвоты неожиданно прорвались слезы. Протянув руку, я вслепую шарил, стараясь контролировать дыхание любой ценой. Последний раз я плакал еще в детстве. Это было слишком давно, чтобы помнить. Сейчас ощущения были более чем взрослые, меня переполняло непостижимое, но от этого не менее глубокое горе.

— Перри, ты плачешь?..

Я не ответил, и Эли прижался ко мне еще сильнее, почти забравшись на колени. Я знал его два часа, но дело было даже не в нем. Это мог быть кто угодно. Просто у меня никто никогда не умирал. Вот в чем все дело. Все мои больные выживали, пусть некоторые переставали быть людьми, но они выживали. Я не держал за руку людей, из которых уходила жизнь. То, что он здесь, совсем рядом — и обречен на медленную смерть, повергало меня в ужас, известный только докторам.