Ангелы: Анабазис - [21]

— Где мы находимся, знаешь?

Пленный задумчиво посмотрел на капитана. Попытался пожать плечами:

— Вероятно, в одной из близлежащих реальностей.

— Гм… — Медведев рассеяно потёр щетину. Ответ был ожидаем, но болезнен. — А как отсюда выбраться не подскажешь?

— Нет, — Маугли коротко мотнул головой.

Михаил поморщился. Вот это действительно было жаль… Довести пленника живым до точки контакта — его обязанность перед начальством, вывести ребят невредимыми домой — обязанность перед Богом и собой.

Михаил ещё раз внимательно осмотрел пленного. Мальчишка совсем. Даже за красно-синими разводами на лице просматривалась лёгкость черт. Не было ни весомой тяжести заматерения, ни строгой лаконичности морщин пожившего. Наивная округлость молодости почти сошла, сменившись остротой измождения, но всё же следы её оставались заметны. В тонкой сетке морщин бывших улыбок, в выражении глаз, привыкших к любопытству и в молодой удали. Вот и всё. Редкая поросль над верхней губой, упрямые складки да усталость в глазах. Мальчишка. Но, помня о том, как он провёл последнюю неделю… Нет, этот человек не будет говорить за здорово-живёшь, за кружку компота да за «спасибо». Такие не сдаются до последнего. Таких только ломать.

«И жаль до невозможности, да деваться… некуда. Ситуёвина…»

— Зубров!

Юра-сан неспешным шагом дошёл, присел на корточки и взглянул вопросительно. Пленник при его приближении вздрогнул и прижал руки к корпусу, закрываясь. Догадался.

— Полагаю, что Маугля знает, в какую сторону нам топать до хаты… Поспрошать бы, — и скупо улыбнулся, — а я пока с Полынцевым поговорю.

Зубров задумчиво поджал губы, словно хотел возразить, но, поразмыслив, кивнул. Взгляд его стал рассеянным. Таким туманно-серым, что показалось, свет в них перестал отражаться, оставаясь за матовой плёнкой отрешённости. Медведев не любил такого взгляда. Настолько он не шёл спокойному лицу, настолько контрастировал с тем, что Михаил знал о друге по жизни. Но сейчас умения и знания друга были очень нужны. Медведев поднялся и, мельком взглянув на то, как, по мере осознания происходящего, меняется лицо пленника, становясь из усталого натянуто-бесстрастным, двинулся к лагерю группы «Р-Аверса».

С севера тянуло холодом, но оставалась ещё надежда, что боги будут милостивы и люди смогут покинуть этот край до того, как здесь начнётся злая вакханалия снега и ветра. Если только пленный заговорит. Впрочем, почему — «если»? У Зуброва — заговорит.

Глава 5 Стервы

Пожалуй, Медведев уже пару раз успел пожалеть о том, как выстроил доклад. Подсказки опытного аналитика — это, конечно, хорошее подспорье, но кто же мог предположить, что упёртый «раверсник» пропустит все объяснения мимо ушей, открыто ухмыляясь. Для него уже существовало некое объяснение происходящему и всё иное просто отсекалось как неудобоваримая чушь.

Медведев же, отстранённо глядя в проём сосен на краснеющий вдали боярышник, с трудом сдерживался, чтобы не наговорить лишнего. Само то, что ему приходилось стоять, разжёвывать своё поведение и действия команды, и ждать решений провокатора, было противно. Если в начале совместного пути к Полынцеву и его людям Михаил испытывал только пренебрежение и азарт соперника, то сейчас его пронзала здравая злость. Хотелось не стоять мало ли не навытяжку, а разить плотно сжатыми кулаками, не давая пощады. За оскорбление достоинства офицера, за провокацию, но более того — за жизнь. За вот такую странную, смешную жизнь, где, чем больше ты отдаёшь людям, тем опаснее и противнее их благодарность. Где работаешь за копейки, а отвечаешь головой.

Полынцев косо усмехнулся:

— В рассудочности вам не откажешь, Михаил. Впрочем, должно быть, благодарить за высказанную вами сейчас галиматью стоит Зуброва. У вас бы мозгов не хватило на такую ахинею. Вы — вояка честный, офицер, белые перчатки, чистые сопливчики… Ещё, поди, и гордитесь своим чистоплюйством. И званием, полученным по блату. Волосатая рука у дядюшки, а?

Медведев выпрямился. Полынцев знал, куда бить. Раннее звание и у самого Михаила вызывало неудовольствие, а понимание его возможного источника — досаду. И даже то, что знающие его опытные люди утверждали, что звание более чем заслуженно, не успокаивало.

— Так Вы не думайте, Михаил… Дядюшка не поможет. И погоны недолго осталось носить. Это я вам обеспечу. Недолго чистеньким ходить — дерьма хватит.

Полынцев слова цедил, словно был переполнен презрением и злостью. Но глаза оставались ясными, холодными, изучающими. Медведев же едва сдерживался, понимая, что происходящее — и подтверждение предположения Зуброва, и ещё одна провокация. Ещё один способ вывести его из себя. Знать бы только — зачем. Рассудок сдерживал напор эмоций, рвущихся наружу. Но кулаки сжимались, брови сходились, а спина выпрямлялась, набирая упругий прогиб, способный пружинной мощью выхлестнуться в удар. Приходилось напрягать волю, чтобы не позволять себе лишних движений.

Желчь в словах Полынцева расплёскивалась, грозя залить мелкой гадостью всё окружающее пространство. А Медведев нашёл взглядом ветвь с гнездом где-то дальше и выше мотающейся перед ним фигуры раверсника и не отводил от неё глаз. «А вдруг птица прилетит? — думал он, — хотя, вряд ли. При таком дерьме ни одна живая тварь рядом быть не захочет. Кстати, как там „тварь“? Ора не слышно. Юрка, конечно, работает тихо, но не до такой же степени… С другой стороны, и мальчишка не сопля — „инквизиторы“ работали, так его слышно почти не было… А зелёная сосна на фоне красного орешника просто чудо как хороша! А Полынцев… А что, Полынцев? Он не оригинален. Людям непременно надо расставлять ловушки для других людей, а без этого они все будут недовольны».