Ангельские хроники - [33]

– Ну, что, дедуля, – сказал он, сплюнув через дырку с той стороны, где у него не хватало зуба, – как здоровье? Неважно, да? Старость не радость, как говорят? Погодь, щас мы все устроим. Ну, а политикой-то ты хоть доволен? Да? Жить в России становится все лучше, а? Лучше, ну, ты, дерьмо собачье?!

Федька взглянул через плечо на Надю, которая, сложив ручонки, просто умирала от нетерпения.

Лежа на снегу, Петр Петрович выпученными глазами смотрел на кривлявшуюся над ним мальчишескую физиономию. Очень милый мальчик, вот только рук его ему не было видно. Ему вспомнилось, каким он сам был когда-то.

– Послушай-ка, мальчуган, – пролепетал он, – ты же видишь, я старый. Помоги мне встать. В наше время нас учили старым помогать.

Федька расхохотался.

– Времена изменились, дедуля. Ты разве не знаешь?

Тут стало видно, что у него в руках. Это была доска, утыканная большими гвоздями. Остальные мальчишки были вооружены таким же образом.

– Валяй, ребята, – крикнул Федька. – Он ваш. Только – слышь? – бить по голове, чтоб шубу не попортить.

Ангел ищущий

Посвящается Софи-Лоранс Руа

Возложенная на него миссия была наиважнейшей во все времена от сотворения мира. А если по правде, то и до сотворения мира.

Он располагал неограниченным полем действия: все планеты, все светила, все миры, созданные и не созданные, современные или будущие, реальные или потенциальные, все исторические эпохи, сложившиеся и те, которым еще предстояло сложиться.

Ничто не должно было ограничивать его исследований – ни время, ни пространство, ни бесконечное множество вариантов.

Лишь бы не была попрана свобода той, которую заинтересует его предложение.

Но вот составлены досье, собраны сведения из наилучших источников, проанализированы, перетасованы, классифицированы, занесены на карточки. Ему подумалось, что там, наверху, явно переоценили сложность его миссии; ему показалось, что у него теперь появятся трудности с выбором.

Но он быстро понял, что ошибался.

Из тех, что хотели, ни одна не могла, а из тех, что могли, ни одна не хотела.

Читаные-перечитаные карточки подходили к концу. Он остановил свой выбор на одном из немногих пространственно-временных континуумов, которые еще оставались у него в запасе.

* * *

Леди Меган блистала в этом сезоне. Под ее светящейся кожей текла чистейшая голубая кровь, доставшаяся ей от отца-нормандца, а белокурые косы, уложенные короной на голове, отливали медью, точь-в-точь как у матери, передавшей ей эту наследственную ирландскую рыжинку. Леди Меган была гибкой и стройной, она в совершенстве пела и танцевала, играла на арфе и писала маслом, при этом без тени претенциозности. Ни отец ее, ни мать, ни гувернантка, ни горничная, ни подруги по пансиону никогда не могли пожаловаться на нее ни по какому поводу, а преподобный, раз в неделю отправлявший культ перед священным деревом Иггдрасиль[21] в присутствии представителей лучших семейств, не мог упрекнуть свою юную прихожанку ни в чем, кроме, разве что, излишнего рвения в ее отношении к религии.

Было у леди Меган еще одно качество, которое она старательно скрывала, боясь прослыть синим чулком: ее незаурядный ум, питаемый ученостью, которой могло бы позавидовать немало мужчин, в том числе знаниями по медицине – науке, которой она особенно увлекалась, соблюдая при этом надлежащую тайну.

Как только леди Меган была представлена ко двору королевы, весь Лондон оказался у ее ног, а поскольку в те времена Лондон был столицей империи, имевшей свои владения на пяти континентах, леди Меган оставалась в течение некоторого времени самой известной девушкой в мире.

Обычно, правда, светила такого рода не задерживаются подолгу на небосводе, но и второй сезон леди Меган завершила благополучно, нимало не утратив от первоначального своего блеска, хотя он уже был не нов в обществе. Ни один пышный бал, ни одна псовая охота, ни одна премьера в опере не обходились без того, чтобы на них не была приглашена леди Меган. Светские газеты – от Лондона до Парижа, от Нью-Йорка до Санкт-Петербурга – без умолку твердили о ней, и только в восторженных выражениях. Лучшие женихи Великобритании и Соединенных Штатов увивались вокруг нее, при этом она ни разу ничем себя не скомпрометировала. Ее гладкий лоб, незамутненный взор, длинные, целомудренные рукава белого или лазурного цвета, завершавшиеся изящными кистями рук, излучали уникальную, совершенную чистоту, которая притягивала взгляд и останавливала дыхание. Ее прозвали леди Парангон.[22]

Она проводила лето на берегу Ла-Манша, когда ей представили человека по имени капитан Даббс Высокий и без определенного возраста, то был джентльмен до мозга костей, хотя его манера одеваться только в белое некоторым и могла показаться эксцентричной. Кроме этого, его упрекали еще в нежелании открыть, от каких именно Даббсов он ведет свой род, из какого графства происходит его семья, в каком частном колледже он учился, к какому полку приписан. Однако материальный достаток и безупречные манеры капитана сделали свое дело, и ему скоро простили эти странности. Напрасно шептались за его спиной, будто он родился на Востоке и был незаконным сыном какого-то полковника и махарани,