Ангельские хроники - [20]

– Вот, как говорится, и наша столовка, – пояснил Горшков неизменно дружеским тоном. – Братишки, позвольте представить вам настоящего старого русского интеллигента, на чьих лекциях в университете я просиживал штаны, когда был его учеником, и, Бог свидетель, хуже, чем я, у него учеников не было. Он ставил мне одни двойки с минусом, и то по доброте душевной. А ведь он – сами увидите – это ум на уме и умом погоняет. Накормим его и напоим, а потом, если он захочет и прочитает вам лекцию, слово даю, вы в ней ни черта не поймете – вот какой он умный, мой Петр Петрович! Садись, профессор. Вот осетринка, копченый угорек, икорка, а может, закусишь лучше пирожками или кулебякой? А вот – да нет, Сережка, чистый стакан давай, это ж для профессора, сукин ты сын! – вот и водочка – божья слеза.

Не очень-то впечатленные появлением настоящего старого русского интеллигента, братишки любезно потеснились, чтобы освободить для него место, кто-то придвинул к нему тарелки с едой. Однако, за исключением нескольких кратких всплесков общего веселья, каждый из них оставался сам по себе, на острове своей одинокой мечты: кто молча посасывал папироску, кто потирал с задумчивым видом огромные, покрытые ссадинами кулаки, кто сидел, уставившись тусклым взглядом в стакан, или же, наполнив тарелку всем, что попадет под руку, жадно пожирал это, глух и слеп ко всему, ни дать, ни взять – прямая кишка с зубами. Время от времени кое-кто из них вставал со вздохом: «Ну, пора и обратно!» И, не переставая рыгать, неверным шагом шел к лестнице, ведущей в подвал.

Петр Петрович обратил на них внимания еще меньше, чем они на него. Похоже было, что он зря испугался: Горшков пригласил его от чистого сердца. Впервые за долгое время профессор мог есть и пить вдоволь. И он не стал сдерживаться. Немного стесненный отсутствием вилок, он жадно накладывал в тарелку с гербом Всероссийского страхового общества хрустящие пирожки с лососиной, заливных угрей, тетеревиные ножки, избавляясь одновременно от давнишнего чувства голода и от недавнего страха. Умиляясь аппетиту своего старого учителя, Горшков то и дело подливал ему водки в хрустальную рюмку с выгравированным на ней таким же гербом. И когда он счел, что профессор уже достаточно подкрепился, он провозгласил:

– Послушайте, братишки! Сейчас Петр Петрович расскажет нам про Единую Формулу!

– Мой бедный друг, это – формулировка невежды, – проговорил Петр Петрович, вытирая рот носовым платком. – Единая Формула! Что бы это значило? Мне думается, вы имели в виду Универсальное уравнение?

Горшков со счастливым видом подмигнул своим товарищам.

– Что я вам говорил? Мой Петр Петрович – настоящий ученый. Одни двойки с минусом, и те по доброте душевной.

– А что такое Универсальное уравнение? – спросил лохматый бородач с осоловевшим взглядом.

По жилам Петра Петровича вместе с зубровкой и перцовкой растекалась такая приятность, что он пустился объяснять Универсальное уравнение, думая при этом – ибо он сохранял еще какую-то ясность ума, – что никакой опасности в том нет. Разве он не среди друзей?

– Материи, – начал он, – как таковой не существует.

Все возмутились.

– Как не существует? – взревел бородач. – Вот я – материалист. Так ты хочешь сказать, что я тоже не существую? Полегче, профессор, думай, что говоришь!

Петр Петрович ничуть не смутился.

– Мой юный друг, – отвечал он, – вы только что сами себе выдали диплом невежды из невежд первой степени. Вы что, действительно воображаете, что этот стол – однородное твердое тело и что все пустоты в нем помещаются между его четырех ножек?

– Да уж конечно, твердое и без всяких там пустот! У меня глаза на месте. Ты и сам это поймешь, когда я вдарю тебе им по башке!

– Ах, милостивый государь, вы все еще доверяете тому, что говорят вам ваши чувства? Но тогда, коли вы примитивны до такой степени, вы, может быть, станете утверждать, что воздуха не существует и что мы дышим пустотой? На первый взгляд, конечно, этот стол состоит из молекул, а те – из атомов, а те – из частиц, и все эти объекты отделены друг от друга расстояниями, сравнимыми разве что с межпланетными. Вы следите за мной? Но в действительности эти частицы не следует представлять себе в виде каких-то песчинок – это, скорее, вибрации. Материя – это сгусток энергии, то есть света. В конечном счете, химия – это все та же математика.

Бородач не знал, что ответить, но в остальных пробудилось любопытство, и они принялись задавать вопросы.

«Ты что, хочешь сказать, что этот стул – это сгущенный свет?» – веселились они, кусая соленые огурцы белыми зубами людей, которые всю свою жизнь ели только черный хлеб. И подталкивая друг друга локтями в бок, смеялись: «Вот загнул так загнул!» Петр Петрович, вновь обретший профессорские манеры со всякими там «И-и-итак!», «Не так ли?…» и поясняющими движениями руки, округлыми и изящными, нимало не смутился от такого успеха, вызванного скорее его велеречивостью, чем идеями.

– Ну, так нашел ты это самое Универсальное уравнение? – спросил Горшков.

– Grosso modo, да. Естественно, его следует еще отточить, ибо ничто не доказывает, что нам известны все существующие элементы, не считая того, что таблица Менделеева, несомненно, пополнится искусственными элементами, созданными путем синтеза.