Ангелов в Голливуде не бывает - [23]

Ателье было закрыто, но в дверь то и дело звонили все новые и новые люди, которые пришли выразить свои соболезнования и спросить, не могут ли они чем-то помочь. Роза сидела в гостиной в очень красивом черном платье, отделанном кружевом. Черты ее лица словно стали суше, углы рта трагически оттянулись книзу, глаза поражали нездоровым, каким-то нездешним блеском, и в волосах стали явственно видны тонкие седые пряди. Мне казалось, что мою скорбь не выразят и тысячи слов, но в действительности меня хватило только на беспомощное:

– Миссис Серано, мне так жаль… Так жаль!

Она распахнула объятия, и я бросилась к ней и зарыдала у нее на плече. Потом кто-то отвел меня и усадил в углу, и, вытирая слезы, я увидела, что это Лучия, находившаяся на последних неделях беременности. Она сильно располнела и еле передвигала распухшие ноги, и мне стало стыдно.

– Лучия, простите, ради бога, что я причиняю столько хлопот… Может быть, вам лучше сесть? – Говоря, я поднялась с места.

– Нет-нет, не волнуйтесь, со мной все хорошо, – замахала она руками.

– Вы уверены?

– Ну конечно, уверена.

Отец Розы находился тут же, и меня поразило потерянное выражение его лица. Что он должен был чувствовать, потеряв внука, которого любил и которым в глубине души наверняка гордился? Луиджи отошел к окну и, думая, что его никто не видит, достал платок и вытер набежавшие слезы. Мне хотелось сказать ему что-нибудь ободряющее, но я могла только плакать, как он.

Вошел Винс, суровый, со складками у рта, которые состарили его. Роза говорила с какими-то посетителями, и он подошел к жене.

– Ну что? – спросила она, с тревогой понизив голос. – Он согласился?

Ее муж коротко мотнул головой.

– Нет.

– Ужасно, – растерянно пробормотала Лучия, и ее нижняя губа задрожала. – Что же теперь будет?

– Не знаю, – мрачно ответил Винс.

Из дверей, которые вели в столовую, показался Тони, за которым шли Лео и Рэй. Мы обменялись приветствиями, и я не могла удержаться от скверной мысли, что променяла бы одного Джонни Серано на всех его братьев, родных и двоюродных. Чтобы он мог сказать мне «Добрый вечер, мисс» – вместо них. Я бы даже согласилась снова видеть его рядом с Мэй, лишь бы он остался жив…

– Ты не позвонил, – сказал Тони, подходя к старшему брату. – Значит – нет?

– Что я могу поделать? – завелся Винс. – Священник в своем праве! Церковь не приемлет самоубийц!

– Ага, а что самоубийца твой родной брат, ты уже забыл?

– Ты спятил? – возмутился Винс. – Джонни был лучшим из нас! Как я могу его забыть?

– Что случилось? – спросила я. Меня оскорбляла эта перепалка в доме, где еще витал дух Джонни и где в каждой комнате оставались вещи, которых он касался и которые только вчера принадлежали ему.

– Священник отказывается хоронить Джонни, – сказал Рэй. – Потому что тот покончил с собой.

– Он сильно мучился? – задала я вопрос, который жег мне губы с той минуты, как я переступила порог.

– Нет. Врачи сказали, он сломал шею в падении и умер еще до того, как разбился, – ответил Тони.

Лучия всхлипнула и прижалась лицом к груди мужа. Он рассеянно погладил ее по голове.

– Что будем делать со священником? – спросил Рэй, обращаясь к двоюродным братьям.

– А что с ним можно сделать? – мрачно осведомился Винс. – Деньги я ему уже предлагал. Бесполезно.

– Может быть, кто-нибудь другой сможет его уговорить? – неожиданно подал голос Лео.

Братья переглянулись. Тони тяжело повел челюстью, Винс потемнел лицом.

– Нет, – промолвил он тяжелым голосом, – мы не пойдем к Джино де Марко. Ни за что!

– Но… – начал Лео.

– Это де Марко его убил, – с ожесточением сказал Тони. – Джонни погиб из-за его проклятой машины. Второй раз из-за де Марко мы теряем члена нашей семьи. Уже второй раз!

…Похороны состоялись в пасмурный день. Все было как полагается, включая и отпевание в церкви, из чего я заключила, что со священником все же удалось договориться. Джонни лежал в гробу в том же самом костюме, в котором я видела его на свадьбе Винса, но я не узнала человека, которого любила. Над телом как следует поработали, и меня не покидало ощущение, что я вижу не Джонни, а раскрашенную куклу, сохраняющую с ним лишь отдаленное сходство. Что вообще такое – смерть? Вот только что был человек, жил, смеялся, дышал, радовал близких – и вдруг его нет, а то, что было его телом, засовывают в деревянный ящик и закапывают под музыку, которая ему вряд ли понравилась бы, с цветами и венками, на которые он при жизни даже бы не посмотрел. Женщины на похоронах плакали, некоторые причитали в голос, но Роза стояла, как окаменевшая, опираясь на руку своего отца. Мне самой было безумно плохо, но я боялась даже помыслить о том, что творилось у нее на душе.

Ближе к вечеру я вернулась к себе и легла на кровать, не зажигая свет. За стеной мурлыкало радио, на кухне заворчал холодильник, потом умолк. Вместо мыслей в голове проплывали какие-то обрывки слов и ощущений, слезы текли по щекам и скатывались на подушку. Засыпая поздно ночью, я пожелала, чтобы Джонни мне приснился, но он так и не пришел – возможно, потому, что даже при жизни ему было неинтересно слушать, как я его люблю, а после смерти и подавно. Утром я опоздала на работу и получила от начальства выволочку.