Ангелоиды сумерек - [91]

– Сложности какие. И что – сыграть на этом пробовали? Отчего она висела на шее, будто судейский свисток?

Хельм помолчал.

– Да. Один-единственный раз и не во всю силу. Я.

Я посмотрел на него с выражением.

– Анди, мне показалось, что вся земля всколыхнулась. Ребята уверены, что это головокружение – ну, как бывает, когда надуваешь ртом воздушный шарик.

– Прелестно.

И вот после этого моего слова я понял, что моя судьба, наша с Хельмом судьба – проверить.

Прямо здесь и теперь. Пока наши дамы мило беседуют с Великим Ясенем.

Словом, я сделал почти то, что мой сын. В смысле – вышел за порог полуодетый и босиком, держа в руке крошечную свистульку, – Хельм держался позади и страховал – и стал рядом с моим лесным семейством. Иглы сеянцев за последние дни чуть выросли и достигали щиколоток.

Надо заметить, что любой сумр интуитивно овладевает любым орудием и оружием, в том числе музыкальным. И вот я перевернул игрушку, поднёс ко рту и подул, закрыв пальцами три отверстия из четырёх.

Звук получился как от челесты или стеклянной арфы: хрупкий, ясный и чистый. Я стал наугад перебирать лады пальцами, пытаясь определить возможности инструмента, – и был вознаграждён нестройным, но удивительно пышным аккордом. Потом – еще одним, куда более гармоничным. Теперь я бы мог изобразить любую мелодию – если бы её знал.

Однако нечто иное вошло в меня, и удивительной красоты переливы и трели задрожали в воздухе, гроздьями повисли на ветвях, упали вниз. Снова и снова. Возникая и растворяясь мыльными, радужными пузырями. В них не было протяжённости, свойственной песне: оттого они казались неподвластны времени.

Я прикрыл глаза, но тем не менее заметил, что трава растёт и выкидывает побеги в разные стороны. Тонкие побеги с округлыми жёсткими чешуйками заплели всю поляну, некоторые стали толкать меня – мягко, будто желая позабавиться.

И я стал на поверхность обеими ногами.

Может быть, это она колыхнулась подо мной? Когда на нынешнем Севере кедровый стланик образует свои многокилометровые подушки, по ним можно не то что ходить – ездить на нарте.

Только вот Хельм потряс головой, будто отгоняя наваждение, и как-то слишком вовремя схватил меня за локоть.

…Будто под толстой кожей переливаются, стягиваются воедино мышцы. И снова расслабляются, и снова стиснуты в комок: биение великанского сердца.

Перед моими глазами цитатой из древней сказки расступается ствол. «Просунь туда руку и добудь себе царскую одежду и оружие. Протяни – и добудешь доброго коня».

– Играй, – доносится оттуда светлый хрустальный голосок. – Ты меня разбудил.

И моя дочь Сильвана, Сэлви, Гамадриада – выступила из своей колыбели наружу.

Навстречу нам.

– Знаю, что не брат, – сказала она, – но не тревожьтесь. Старшие меня предупредили, и вы можете ничего не говорить.

На этот раз она была одета: зелёное платье до пят, не сотканное, а будто сплетённое из чего-то наподобие мягкого ковыля, и почти что такие волосы, которые сильно выросли и распрямились, так что закрывали уши. Но – босиком. Как и я сам.

– Что же ты? Играй, – повторила Сэлви, и в глазах её зажглись рыжие огни.

И я заиграл – так, будто сам был флейтой в руках Мастера. Глубоко, под слоем тяжкой воды, трупным налётом и грубой базальтовой коркой, всколыхнулась раскалённая масса, и дно Мирового Океана пошло крутыми изгибами. Лишь глубоководные монстры заметили это и отстранились: ни одной из живых драгоценностей прибрежья это не коснулось, а поверхность слегка сморщилась и пошла мягкими волнами, точно влажный шёлк, прилипший к утюгу.

Осколки древних континентов поплыли навстречу друг другу на своих платформах, вспоминая па величавого танца былых времён, когда мир был единым.

Великий Саламандр протянул длани навстречу Королеве Пчёл…

А потом я почувствовал удивительно нежные руки на своих плечах и шее. И касание твёрдых губ, налитых сосков. И смех, похожий на переливы хрустальной окарины.

И много чего ещё…

– Вот, я же говорил, что она – огненная ведьма, – подварчивал Хельмут, перетаскивая моё бездыханное тело через порог. – Не мытьём, так катаньем своего добилась.

– Хельм, ведь теперь я преступник, – простонал я, сжав проклятую сердоликовую зверюгу в кулаке так, что она едва не хрустнула. – И самое пакостное, что и моя жена, и моя подружка, и, кажется, даже дама Асия про о знают.

– Иггдразиль им об этом поведал, – усмехнулся он. – Священный ясень бога Одина.

Я догадался, что он говорит о Гэ Вэ.

– Снова твои шуточки, верно?

Он помотал головой:

– Не совсем. И даже совсем нет. Отдай-ка мне каменную дуделку, если не собираешься больше в дело употреблять. Целее будет.

Силком разжал пальцы, уложил меня поудобней и сам сел рядом.

– Анди. Я велел бабскому полку ждать за порогом и в отдалении. Древесная ведьмочка уже спряталась, не беспокойся. Если тебе потребуется… ну, в общем, если ты после разговора со мной по-прежнему будешь безутешен, то… Ладно, намёк на мои специфические профессиональные навыки ты понял.

Я горестно кивнул.

– В одной хорошей книжице про греческую античность я прочёл, что Дионис наводит на человека малое безумие лишь затем, чтобы уберечь его от большого. Наверное, это и Эрота касается. И других ипостасей Единого. Приходило тебе в голову, что наше понятие о нравственности иных существ базируется на сходстве с нами самими: кто похож и понятен, тот и праведен? И что лишь столпы и основания добродетелей едины, а их конкретные воплощения зависят от условий? Не молчи.