Ангелоиды сумерек - [69]

Было это похоже не то, как индейцы заливали испанским конквистадорам глотки расплавленным золотом.

И тотчас я впал в некое подобие обморока, ступора или летаргического сна.

В этом сне я видел Джена. Он, когда поднялся с пола и стал натягивать сброшенные в запале тряпки, показался мне каким-то потускневшим, не стройным, но лишь худым и всё-таки выглядящим куда мужественней прежнего.

Вошел Хельмут с мечом, плащом и ножнами в охапке и вопросительно посмотрел на нас обоих.

– Хорошо, – сказал Джен. – Я отдал ему всё, что только мог. Выложился и вывернулся наизнанку, как говорится. Не думаю, что это его убило хоть в каком-то смысле. Зато я теперь – простая груда мяса и металлолома.

– Тогда пойдем? – Хельмут кивнул в сторону наружной двери.

– Погоди. Тебе же, не дай боги, мимо такого мою невесту проводить случится. Вынеси вон его на руках, положи на травку, если ещё не выгорела, и скажи Абсаль за ним присмотреть. А я здесь останусь. Так можно? Размаха тебе достаточно?

– Вещи, – наполовину утвердительно спросил Хельмут.

– Ничего достойного обратиться в ваши «лепестки». Хотя возьмите с собой, что приглянется. Среди книг есть одна или две условных инкунабулы. Золото – подделка, но вот монгольская бронза хороша. Семнадцатый век.

– Тогда не надо, пожалуй, – ответил Хельм. – Семнадцатый у нас уже имеется.

Оба обменялись заговорщицкими взглядами.

Потом, я так думаю, в моей жизни и памяти снова наступил провал, потому что в следующий раз я обнаружил себя на волокуше, в которую впрягся Хельм. Меч по имени Лейтэ по-прежнему болтался за его обтянутыми алой накидкой плечами, периодически ударяясь о поперечную жердь рядом с моей головой. Абсаль, укутанная в пуховую шаль, шла в ногах и, кажется, плакала.

– Что… со мной стряслось? – закосневшим языком спросил я у них.

– Не вертись, пожалуйста, – послышалось надо мной. – С тобой? Ничего такого особенного. Только что ты теперь не девица, с чем и поздравляю.

– А с ним?

– Мы вроде как вовремя удалились. Хотя Парма не так уже и сердита на всех нас, коли подождала сколько-то после полудня.

Он опустил мои носилки наземь и приподнял меня за плечи.

– Смотри, вон там городок.

Прямо над ним стояла круглая пурпурная линза, повернутая как-то странно: боком, будто плоский потолочный фонарь. Признать в ней солнце было немыслимо. Оттуда исходил столб света, густого, как раскалённая лава. Основание почти такой же ширины, как вершина, крутилось в воздухе, как смерч, и неторопливо опускалось книзу. Наконец оно достигло самых высоких крыш – и тут все вмиг запылало и поднялось шатром к самому зениту, на мгновение полностью затмив дневной свет.

– Дженгиль! – крикнул я. – Он там.

– А где же еще, – сказал Хельм. – Викинга хоронят в его корабле и с богатыми дарами.

– Он ведь оставался жив, когда я…

– Ты принял его в себя. Всё, чем он был силён и славен. А слабый человек выкупил у Пармы свой малый народ и свои великие прегрешения.

– Она же говорила с нами. Не хотела растратить…

– И стало по её желанию. Это же она сама заманила нас в свое лоно, умело перетасовав колоду, но не сказав ни слова лжи. Если бы мы поняли, что заговор дотянулся до нашего носа, мы бы начали оттуда. Если бы говорилось не о множестве детей, а о неудачных попытках создать породу, ты бы нипочём свою девочку не уступил. И опять-таки Джен. Я ведь не его казнил, а его слабейшего близнеца.

– Отрубил голову.

– Самое меньшее, что можно было сделать в нашем положении. Но Парма на этом успокоилась.

Ну разумеется. Сейчас Хельмут скажет, что Джен сам такого хотел.

– Уж если сжигать за это… мужеложство, как в старину, так обоих.

По некоей ассоциации я вспомнил, что раскольничью, сектантскую общину нередко именуют «кораблем».

– И за ересь тоже. Верно, Хельм? – добавил я.

– Анди. Вот теперь я жалею, что не взял в подарок обрамлённое стекло с женской половины. Было там такое – из хрусталя в два пальца толщиной, а гладкое – хоть на коньках катайся.

Я собрал все свои силы и сел. Что-то странное происходило во мне, будто внутри протянулись некие струны, и теперь вместо крови по жилам струилась мелодия.

– Зеркало. Хочу себя видеть.

– Откуда? Вы, сумры, не во всяком соизволите отразиться.

– Лейтэ из ножен вытащи. Обтёр от крови, надеюсь?

– Да какая там кровь – после твоих сумрских штучек. Вот отполировался он знатно.

Он перекинул меч на грудь, высвободил из футляра и предъявил мне.

Ну ясное дело – зеркало из клинка вышло кривое и косое. С одной стороны плоская грань, с другой выемка на две трети ширины, дол называется. Но кое-что заценить оказалось можно.

Резко посветлевшие, будто выгорели на сегодняшнем пекле, волосы до плеч. Бледно-золотая, почти как они, кожа. Прямой нос. Тонкие вишнёвые губы. И – совершенно чужие, синевато-серые глаза с карей обводкой!

– Ты принял в себя его состав, – с учительной интонацией сказал Хельм. – Плоть с изрядной частью души. Как у тебя получилось живой металл пить – уж не знаю. Наверное, пополам с древесностью. Мы с девочкой думаем, теперь и от грубого камня у тебя получится. От гранита или там базальта, не одних магичных самоцветов.

– А ведь это было его несчастьем, – пробормотал я. – Женская природа, отделённая от мужской почти непроницаемым барьером. Замурованная в своей самости.