Ангелоиды сумерек - [64]

– А не всё ли тебе равно, сынок?

– Да, наверное. Хотя что-то мне кажется, что он так просто свою внучку, не говоря о дочери, из рук бы не выпустил.

– Только ни он, ни я, ни ты ее в руках никогда не держали. В ней свой смысл и разум преобладает.

Весь разговор шёл на довольно спокойных тонах, ссориться было совершенно некстати и не из-за чего… Но вот что-то нас толкало если не к спору, то ко взвешенному и нелицеприятному выяснению отношений.

Неужели и правда Абсаль?

У нас с Эли был здоровый кобель-полущен, как мы выражались. То есть года в полтора такие псы считаются взрослыми, но сейчас ему и его приятелю той же славной помесной породы было примерно с год, и они валялись по двору и тявкали, будто пара кутят.

Тут наша соседка вынесла – буквально на руках – полугодовалую левретку, у которой случилась первая в жизни течка.

Наши неразлей-вода приятели мигом ее унюхали. Остановились морда к морде и без всякого перехода взъярились друг на друга: в каждом из них не по разуму взбурлила молодая мужская кровь.

Хельм понял всё раньше меня.

Если больше секретничать не о чем – уходить надо, Анди, – сказал он мягко. – Мы тут не у себя. Незачем воздух бунтовать. А что делать – это вы с Абсаль на холодную голову подумайте.

И мы пошли.

Снова незаметно перешли границу. Добрались до места. И тут Хельм сказал:

– На небо гляньте. Смотрите на небо!

Что здесь оказался самый разгар дня, меня нисколько не удивило: за такой напряжённой беседой, как наша, час как одна минута пролетает.

Но на самом деле был самый разгар утра. Солнце едва отделилось от облачного горизонта и уже смотрело на деревню с неприкрытой алой злобой.

– Вот как, значит. Она раздвинула и разредила озоновый слой, – пробормотал Хельмут. – Узким колодцем – лишь над теми, кого захотела выжечь, как бородавку. Рассеять по своему лицу.

– Кто? – спросил я.

– Великая Парма.

Тут он снял с плеча свой двуручник и очертил им широкий круг над головами всех нас троих – сначала держа Лейтэ плашмя, а под конец подняв острие к небесам. В самом начале круг был похож на радужные полосы, что двигаются вверх-вниз по волчку, когда он вертится на ножке, но потом расширился прозрачным куполом и стал почти незаметен.

– Теперь вы, как и я, принадлежите мечу, – сказал Хельмут, вдвигая клинок обратно в ножны. – Он будет о вас заботиться и вас оборонять.

Ворота оказались распахнуты, сторожа рядом с ними не сидело, зато неторопливо, как процессия муравьев, двигались люди с узлами и котомками. Кое-какое добро ехало позади них на волокушах – Лес уже успел обучить здешних насельников, что колесо по заросшим тропам не катит. Иные исхитрились запрячь собак, совершенно для того не приспособленных. Что несколько меня удивило – ребятишек, во всяком случае тех, кто умел хотя бы кое-как стоять на ногах, явно выдвинули вперед, а тех, кто еще не вышел из самого нежного возраста, несли на руках не матери, а старшие братья и сестренки. Это сильно замедляло движение.

Хельмут понимающе кивнул и, видя, что мне требуется кой-какое словесное разъяснение, вытащил из череды пожилого человека.

– Уважаемый, простите за бесцеремонность…

– Пустяки, вас ведь тоже следовало бы предупредить, только вы отлучились, а нам было некогда.

– Я долго не задержу. Это Доуходзи первый поднял тревогу?

– Нет, собаки и те из детей, что помладше. Сразу после того и он заявил, что уйдёт, – отвести беду от городища. Только всё равно мы побоялись дожидаться полудня. В лесу, да еще по двое-трое, жутко, но хотя бы не прямая смерть.

– Я так думаю, сжалятся над вашим убожеством, – деловито сказал Хельм. – Воевал?

– Совсем юнцом, в долинах Дагестана, – усмехнулся тот.

– И много вас таких?

– Хватает.

– Вы станьте-ка рядом с младшими и следите, куда выводить будут. И от лесных нечаянностей обережёте, и перед своими трусами не покажетесь.

Тот кивнул и снова убрался в строй.

– Я так понимаю, животные слышат ультразвук, дети чуют эманации всякого рода, – пояснил нам Хельмут. – Вы не забывайте, что они куда ближе к нам, чем люди старого замеса.

– Звери ближе нам, чем люди? – с полуутвердительной интонацией спросила Абсаль.

– А то ты сама не знаешь, дитя лани, – Хельм улыбнулся. – Ныне мы заключаем союзы не по силе разума, а по внутреннему сродству.

Внутри оставалось ещё немало народу и почти весь скот. Собаки, как я понял, ушли с первыми беглецами, так что стадо толклось в загороди без особого смысла.

А где Дженгиль, были спрашивать не было необходимости. Он выступил нам навстречу со своего двора и с облегчением воскликнул:

– Издалека же вы шли! Отец говорил, что не находит вас во всей Парме.

– Ты боялся за меня? – спросила моя девочка, дотрагиваясь до его груди.

Он чуть улыбнулся, прищурив и без того удлиненные глаза.

– Не за одну тебя, моя смуглая леди. Мужчина русокудрый, темноокий и женщина, в чьих взорах мрак лесной…

Внезапно он оборвал искаженную цитату.

– Отца приютила сосна, – сказал он. – Так лучше: здесь по-прежнему будет место погибели, но Великая Парма станет пестовать наш малый народ в его рассеянии. Он и его жена о том позаботятся.

Та самая слагательница историй, что призвала нас от имени Леса.