Ангелоиды сумерек - [53]

«Идеал только тогда хорош, когда его принимают в качестве именно идеала, а не инструкции к действию, – без слов говорила мне эта книжка. – Втискивать его в жизнь, а уж тем более перекраивать живое по вымышленному бумажному образцу всегда погибельно. Это же как дерево растёт: направить можно, а одномоментно сформировать крону и ствол по своему произволению – никак».

Из чего я вывел, что книги бывают в чем-то умнее своего создателя и уж, во всяком случае, тех, кто их прочёл и внедрил в широкое обращение.

Но вот к чему было это явление утопии народу, то есть мне и моей девочке?

Так я говорю, потому что едва проснувшись часа в четыре, еще до восхода, глянул в лицо Абсаль. Она, как чаще всего бывало, лежала с полуприкрытыми глазами: веки слегка подёргивались и распахнулись тотчас, как мой взгляд на них лёг.

– Тебе снилось что-то хорошее? – спросил я, как обыкновенно. – Расскажи, чтобы не забыть.

– Я и так не забываю, ты ведь понимаешь.

– Тогда – чтобы навести во сне порядок. Хоть как-то привести его и Вселенную к общему знаменателю.

Я никогда не заботился о том, чтобы подобрать из всего бескрайнего лексического богатства слова, ей понятные: как почти все сумры, Абсаль практически мгновенно усваивала язык, на котором с ней говорили, а неясное в принципе – дополняла из контекста и прихотливо связывала с остальным. Каким образом – никто не знал: но проблем в общении с ней у нас не возникало.

– Сон может создавать свой космос внутри великого Порядка. Именно в этом его ценность, и поэтому его лучше не толковать и даже не излагать. Ведь переложение на язык Живущих – уже истолкование.

Тем не менее, девочка приподнялась на своей подстилке и оперлась на мою руку. Для того чтобы верно оценить этот жест, надо знать, что спали мы оба в обыденной одежде, сняв для сохранности лишь самый верхний, парадный слой.

– Но я всё-таки расскажу тебе это, Хайй. Потому что мне кажется – это был твой сон, он просто заблудился… Хорошо.

Она слегка вздохнула и заговорила вновь:

– Будто была зима, лунная ночь и метель с таким сильным ветром, что пригибало к земле маленькие сосенки и ели. Я это видела по их теням, которые то ложились на снег, то пропадали. Здесь был небольшой квадрат огороженного пространства, двор чьей-то дачи, и я по нему пробиралась, понимаешь? Потом передо мной оказалось крыльцо – оно хорошо угадывалось под снегом. Дверь дома была так заметена слоем снега, что только ручка торчала. Знаешь, я тогда совсем не удивилась, что сухой снег лежит отвесно. Вот почему нельзя рассказывать то, что видишь во сне: сразу начинаешь над ним думать вместо того, чтобы принять в себя. Я поворачиваю ручку и вхожу внутрь. Это летняя веранда с широкими окнами в мелком переплете. И вот когда я закрываю дверь за собой и гляжу в такое окно, из соседней части дома в ясный солнечный день выходят семь девиц в платках, кожушках и длинных юбках, знаешь, такое… в талию, цвета голубца, сурика и охры. Очень нарядное. И начинают водить хоровод и стройно петь… да, петь веснянки.

– И ты – одна из них? Они тебя зовут к себе?

– Я хочу прийти, но я парень. Юноша. Вот почему я считаю, что сон попал не в ту голову.

Да. Однажды в марте мы, студенты второго курса, решили устроить на моей даче инсценировку одного фольклорного праздника, который на днях записали. Вышло глуповато, но в ту ночь, рядом с наспех растопленной печью, мы с Элькой первый раз в жизни… Ладно.

Девочка явно прочла в моих глазах что-то неположенное.

– Хайй, у меня ведь отродясь не было этой плевы. И я могу делать там широко и узко по моему желанию. Только пока не очень умею и оттого боюсь сделать больно моему первому мужчине.

– Конечно, не умеешь: ты ведь совсем дитя.

– Хайй, яблоня приносит свой первый плод в три года, а живёт при хорошем уходе столько же, сколько человек при плохом.

Логика у нее была интересная, однако. Поэтому я промолчал и сделал вид, что еще сколько-то недоспал и вообще устал как собака. На самом деле потребность в том, чтобы вытянуть ноги, закрыть глаза и далее по стандартному списку постепенно отмирала, но выказать вид и притвориться пока еще получалось неплохо.

Теперь я думаю: что бы случилось, если бы в те не столь отдалённые времена не строил из себя добродетельного идиота – я, в прошлом такой лихой мэн? И успокаиваю себя тем, что в любой очевидной глупости есть своё плодоносное зерно, а для нее самой – веская причина.

Я убедился в том, что причина имеется, примерно через неделю, когда мои сумрачные друзья приняли тревожное сообщение из северных лесов и призвали меня к обсуждению, кое должно было произойти в одном из «информационных подвалов», расположенных прямо над залами, где я претерпевал свои первичные мучительства. Там были свалены в кучу мебель и экспонаты, что были брошены музейными сотрудниками в запале бегства как совершенно негодные к употреблению и транспортировке.

Тут надо сказать, что в нашем сообществе нет иерархии, во всяком случае – специально установленной: мы расселяемся как хотим, но в общем и целом так, чтобы держать собой одним или, чаще, небольшим братством (иногда говорят «фратрия») некую определенную территорию. С бывшим Третьим Римом легко справлялись Волки вместе с постоянно меняющимися гостями: меня они совершенно явно предназначили к отселению. Связь друг с другом мы поддерживаем лишь время от времени, когда уж очень соскучимся или если случится нечто чрезвычайное. (К слову, необходимость посвящать с сумры человека, по самой своей природе для того не предназначенного, вызвала бурное оживление в среде наших неформальных лидеров. Об этом я до сих пор молчал из ложной гордости.)