Ангел Украины - [16]

— Ха, конечно! И это ты говоришь мне? — хмыкнула Раечка и набрала полные легкие воздуха, готовясь обрушить на Кушнерука поток своих, наверняка, как всегда, умных и оригинальных силлогизмов.

— Вспомни, как она в прошлом году распознала в маленькой девочке загримированного стодвадцатикилограммового уголовника-рецидивиста. И за что зацепилась? За бинт на безымянном пальце, под которым он прятал наколку «Смерть ментам!» — быстро проговорил Борюся. — Это же было конгениально! Мы этого бандита, Хриплого, несколько лет искали! На нем клейма негде ставить. А она: раз и готово! Я тогда лично в главке благодарность и почетную грамоту для нее выхлопотал.

— Вначале я обратила внимание на то, что эта миниатюрная малышка в симпатичном платьице с розовым бантом, сидя на лавочке в сквере, в одиночку пьет водку прямо из горлышка бутылки, закусывая двумя чебуреками сразу, — пробормотала под нос я, польщенная обилием комплиментов.

— Не спорю, — сбитая с мысли хитрым Борюсей неохотно согласилась Закревская и тут же нашлась: — Но это не аргумент, есть причинно-следственная связь…

— Ну хорошо, продолжайте по делу, что там не так со смертью Закарпатько? — нетерпеливо остановила я зарождающуюся склоку, преисполненная желания принять участие в столь громком деле и, если удастся, получить еще одну благодарственную грамоту. Придала лицу нейтральное выражение, а для того, чтобы скрыть истинные причины нервозности, вспомнила о своем любимом домашнем зоопарке. — У меня из одиннадцати собак четыре не кормлены, а одной уже пора укол делать.

— Все, Маша, только по делу! — осадила себя Закревская. — Так вот, Закарпатько обнаружили на территории его земельного участка в двадцать девять и три десятые сотки, в отдельно стоящей сауне…

— Труп Закарпатько, — поправил Раечку Борюся, невинно улыбаясь. — Предполагаемый, причем.

— Предполагаемый труп Закарпатько обнаружили в отдельно стоящей сауне, — наградив капитана испепеляющим взглядом, другим голосом продолжила Рая. — Тело располагалось в положении сидя на небольшом итальянском диванчике напротив плазменного телевизора «Панасоник» полутораметровой диагонали. Рядом с ним на журнальном столике карельской березы лежала предсмертная записка не совсем стандартного содержания…

— Скупые строчки: «В моей смерти прошу никого не винить»? — полюбопытствовала, делая предположение, я.

— Да, нечто в этом роде, — кивнула Закревская. — Только более пространное. Там было описание поэтической истории его пламенной любви к секретарю-референту двадцати двух лет. От и до. На семнадцати страницах. Собственноручно и очень каллиграфично написанное «Паркером». Ручка с золотым пером находилась тут же на столике…

— Девушку нашли? Опросили? — я снова прервала Раечку. — Что она говорит? Подтверждает, опровергает?

— Какая девушка? — не поняла сразу Закревская. — Аааааааааа. Нет. Никакого женского пола. Это парень. Секретарем-референтом у Закарпатько работал юноша. Юлий Власов. Выпускник Киево-Могилянской академии. В офисе народного избранника трудятся исключительно молодые люди, никаких девушек. В записке депутат поведал подробнейшим образом об их довольно длинной любовной связи, которая зародилась еще семь лет назад, абсолютно случайно, на солнечном морском курорте…

— Даже так… Педофилия, — вставила я. — Совращение несовершеннолетних. Тут все понятно. Мальчик, хочешь учиться в Киево-Могилянской академии? Тогда поцелуй дядю.

— Европейские ценности, — хмыкнул Кушнерук и тяжело вздохнул. — Сексуальная распущенность, гомосексуализм, затем пропаганда однополых браков, усыновление такими нетрадиционными супружескими парами детей. И так далее к светлому будущему. К полнейшей деградации и вырождению. Куда только эта страна катится…

— Не катится, а катят ее по определенному сценарию, — поправила его я. Борюся согласно махнул рукой и еще раз вздохнул.

— Только сценарий известен единицам, остальные участники задействованы вслепую, — согласилась с нами Раечка. — Оставим политику, с ней и так все понятно. Вернемся к интересующим нас высоким гомосексуальным чувствам. Так вот, по сути. Квинтэссенция семнадцатистраничных мемуаров педика-депутата в следующем. Юлий стал для шестидесятиоднолетнего политика староват: двадцать два года это не пятнадцать. Не та полнота ощущений, вероятно. Страдалец почувствовал стремительный отток чувств по отношению к своему референту…

— Прошла любовь, завяли помидоры! — конкретизировал Кушнерук. — Такие они непостоянные… как бы мужчины в возрасте.

— Точно так, — подтвердила Закревская. — Для того, чтобы не мучить себя и не травмировать своего возлюбленного разрывом отношений, народный избранник определил для себя такой смелый и благородный выход — решил свести счеты с жизнью.

— Так просто? — удивилась я. — Не поменять мальчика на более молоденького, что в их среде естественно, а сразу за пистолет?

— Мотив тот еще. Мне тоже понравился, — оскалился Борюся. — Любовь, морковь. Ах, ах! Не могу без тонких чувств и толстых обстоятельств на этом свете прожить! Мир вокруг меня без всего этого утратил смысл. Ох, ох! И это все пишет жучара, который полтора десятка лет тупо и целенаправленно откачивал деньги из бюджета страны себе в карман. Причем, исполнял он это шлангом, диаметр которого существенно выше среднего.