Ангел света - [11]

Он рылся в грязном белье. В плетеной корзине для белья. Белые бумажные трусики Кирстен. Он разглядывал их. Да. Отвратительно. Пахнете. И он слышал (не мог не слышать), как Изабелла ругала Кирстен за неаккуратность, говорила, что она грязнуля, редко принимает ванну, не соблюдает правил гигиены — Господи Боже, да что же это с ней? «Ты что же, ведешь себя так специально, чтобы вывести меня из себя? — спрашивала Изабелла. — Чтобы поиздеваться надо мной?»

(Однажды Оуэн слышал, как Изабелла и ее друзья — Клаудия, Тони Ди Пьеро и молоденькая красотка шведка с прелестным акцентом — беседовали о детях, детях, которые слишком быстро взрослеют или не взрослеют совсем. Изабелла в своей неспешной, сонной манере, с нотками удивления в голосе вдруг заметила, что она теперь скоро может стать и бабушкой: Изабелла Хэллек — и вдруг бабушка. Злополучная Кирстен как раз вступила тогда в пору зрелости.

Естественно, все заахали, зашелестели слова сочувствия, раздалось два-три вопроса, позабавивших остальных. Но тут Клаудия Лейн заметила, что Изабелла не совсем точна, не гак ли? У нее же есть сын Оуэн, которому самое меньшее лет четырнадцать или пятнадцать, и он вполне может стать отцом. «Ты, видимо, забыла, что у тебя есть сын, — сказала Клаудия. — Как же так?»

Изабелла от неожиданности рассмеялась. И сказала: «Не знаю. Право, не знаю. Я о нем в этом плане никогда не думала. А вот когда Кирстен заболела, я вдруг поняла…»)

— Я тебе никогда не говорил, — внезапно спрашивает сестру Оуэн, — о разговоре, который я однажды слышал? Разговор был между нашей мамой, миссис Лейн и Тони Ди Пьеро… несколько лет тому назад… тебе было тогда лет двенадцать. Никогда не говорил?

Причуды, шуточки, навязчивые идеи. Кирстен Хэллек — четыре года; хорошенькое личико все перемазано гримом, стащенным с туалетного столика Изабеллы, — ну и зрелище! Ах ты маленький шутенок! Золотисто-бежевый тон, розовые румяна, ярко-малиновая помада — губы намазаны так жирно, точно это маска ко Дню всех святых. А каким озорством искрятся ее глазенки! Серебристо-зеленоватые тени неровно размазаны по векам, не осталась без внимания и щеточка для ресниц — крайне преждевременно! Комната взрослых открылась перед ней, она смело, очертя голову влетела туда, лямка белой ночной рубашки съехала с плечика. Высокий смуглый мужчина в тюрбане нагнулся, посмотрел на ее раскрасневшееся личико и во всеуслышание объявил: «Какая красавица, совсем как ее мама». А генерал Кемп, который в ту пору еще не был таким общеизвестным пьяницей и считался одним из самых ценных неофициальных советников президента, милый генерал Кемп попытался усадить возбужденную Кирстен к себе на колени, но она завопила и вырвалась. (Ведь из другой части дома кто-то уже гнался за ней. Это могла быть Нелли или Сара, Сара с Барбадоса, которая верила в духов воду, и вампиров, и зомби и пугала Кирстен и Оуэна «тайными» карами, ожидающими плохих детей.) «Вы только посмотрите на нее! Посмотрите на эту красоточку! Это кто же — Мисс Бэби-Америка?!» Эстер Джексон, журналистка из «Джорнел», мадам Ла Порт, молоденькая супруга французского посла, Энтони Ди Пьеро в белом холщовом костюме и голубой, почти прозрачной рубашке, сенатор Парр, хохочущий во весь рот от пьяного восторга: «Ах ты обезьянка! Но разве не пора ей спать?» Кто-то попытался поправить Кирстен лямку, кто — то попытался остановить ее (а она носилась как сумасшедшая, взвизгивая, налетая на чьи-то ноги, опрокидывая стаканы, и рюмки, и подносы с закусками), кто-то раздраженно воскликнул: «Какого черта…», когда Кирстен вышибла сигару из толстых пальцев с криком: «Scusa! Scusa me!»[7], что неизменно вызывало всеобщий смех. Она не только наложила несколько слоев золотистого тона себе на лицо, и затупила о свои губы малиновую помаду Изабеллы, и что-то страшное сотворила с глазами, — она еще вылила на себя духи из тяжелого хрустального флакона, который кто-то привез Изабелле из Марракеша, и повесила себе на шею несколько ниток Изабеллиных бус. «Вот выдумщица! До чего же изобретательный ребенок! Ну не прелесть!..» Однако жена министра юстиции Фрэйзера, насупясь, оттолкнула Кирстен от своих толстых, обтянутых чулками ног, должно быть, не видя ничего прелестного в этом ребенке, — собственно, она наверняка даже ущипнула ее исподтишка, пребольно. А Джек Фэйр, архитектор, не слишком убежденно протянул: «Отважная красотка, ничего не скажешь! Настоящая актриса». Длинноволосый же усатый мистер Макс, дамский модельер, и смуглая молодая красавица из одного ближневосточного посольства, и миссис Деглер в вельветовых брюках цвета кларета и тяжелых индийских драгоценностях: «Ну не душенька!.. Ай да Кирстен!.. Только бы она не расшиблась — бедняжка так возбуждена… остановите же ее… А где мама? Где папа?» Мори нет в городе, да, собственно, нет и в стране, он в командировке, а Изабелла гоняется за девочкой. Изабелла смеется — весело, лишь с еле уловимой досадой: «Кирстен, Кирстен, миленькая… Кирстен… стой же… пойди сюда… какого черта ты с собой сотворила…» Изабелла в разлетающемся марокканском кафтане, словно вытканном золотом, да он и выткан золотом, с золотыми серьгами в ушах, с золотыми цепями вокруг шеи, красавица Изабелла Хэллек, которая выглядит слишком молоденькой, чтобы иметь даже такую маленькую дочку, смеется, восклицает: «Ах, пожалуйста, остановите ее, ей давно пора быть в постели, просто не понимаю, как такое могло случиться, как она сумела удрать сверху…» Кирстен поймана, Кирстен вырывается, понимая своим хитрым умишком, что маминым гостям совсем не хочется, чтобы ребенок в истерике бился и брыкался; зная, что взрослые по-настоящему не применят к ней силу — только потом, только завтра мама накажет ее, но ведь это же не сегодня. И Кирстен вырывается, и бежит, взвизгивая, хохоча — разгоряченная, отчаянная, непредсказуемая, — мечется, ныряет, как потревоженная оса, ночная рубашка почти совсем съехала с плечика… и вот она уже в гостиной, и несколько мужчин, стоящих у камина, поворачиваются, смотрят на нее в изумлении, без улыбки, без всякого умиления… и тут вдруг появляется Ник, Ник Мартене, дядя Ник, он идет к ней, наклоняется, хлопает в ладоши, ухмыляется, улыбается, он подхватывает ее на руки и держит, а она отбивается, кричит… «Кто это у нас тут, кто эта