Ангел Рейха - [50]

– Как прошел год, Эрнст?

– Замечательно, – сказал Эрнст. Он нацепил красный клоунский нос и держал в руке бокал шампанского. Глядя на Риттера, раскованного и элегантного в своей военной форме, он пожалел, что нацепил красный нос.

– Хорошо, – сказал фон Грейм. – Похоже, вы много ездите по стране. Я повсюду вижу ваши афиши. На прошлой неделе вы выступали в Гамбурге, верно?

– Да. Встретил там горячий прием. Заглядывайте при случае. В палатке всегда найдется бутылочка спиртного.

– Боюсь, я слишком занят. Вы по-прежнему исполняете трюк с носовым платком?

В голосе фон Грейма слышался лишь дружелюбный интерес, но Эрнст почувствовал презрение в самой постановке вопроса.

– Он пользуется большим успехом, – ответил он. И после непродолжительной паузы с расстановкой добавил: – И его больше никто не делает.

– Нисколько не сомневаюсь, – тоже с расстановкой сказал фон Грейм.

На мгновение их взгляды встретились. Эрнст почувствовал, как некая сила берет над ним власть. Сосредоточенное внимание собеседника притягивало с неумолимостью земного притяжения, сопротивляться которому бесполезно.

– Эрнст, – сказал фон Грейм, – когда вы бросите все эти цирковые представления?

– Чего ради?

– Идите к нам.

– Я вам не нужен.

– Я начальник управления личного состава, и я говорю, что вы нам нужны.

– Забудьте о своих служебных обязанностях, Риттер. Мы на вечеринке.

– Вся ваша жизнь – сплошная вечеринка, Эрнст. Вам еще не надоело?

Эрнст слишком удивился такому откровенно оскорбительному высказыванию, чтобы найтись с ответом.

– Через семнадцать лет после войны у нас наконец появились военно-воздушные силы, – сказал фон Грейм. – А наш самый блестящий пилот не служит в них.

– Риттер, между нами говоря, я по природе своей человек не военный.

– Шестьдесят два успешных боевых вылета и орден «За боевые заслуги»?

– Я не военный человек.

– Знаю, – сказал фон Грейм. – Мы не испытываем недостатка в военных людях. Вы нужны нам в качестве специалиста, а не в качестве военного.

– Но чем я буду заниматься? Я ненавижу канцелярскую работу.

– Вас устроит должность инспектора истребительной авиации?

Название должности звучало заманчиво, ласкало слух. Он прогнал искушение.

Фон Грейм сказал:

– Нам нужны новые люди со свежими идеями, Эрнст.

Соблазн был велик. Он представил себе, как все может сложиться, возможные перспективы самореализации.

Он взял развязный тон:

– И сколько же вы собираетесь платить мне как инспектору авиации? Я зарабатываю двести тысяч марок в год. Я не могу принять ваше предложение.

Лицо Риттера приняло сардоническое выражение. Что-то в его молчании глубоко уязвило Эрнста.

Он постучал пальцем по своему нелепому клоунскому носу, запоздало осознав, что такой жест можно истолковать как оскорбление.

– Вот моя форма, – сказал он.

– Будем надеяться, некоторые в состоянии увидеть, что за ней скрывается, – произнес фон Грейм и, вежливо извинившись, отошел прочь.

Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него. Устанавливаю триммер, отстегиваю привязные ремни и поворачиваюсь в кресле. В слабом свете я с трудом различаю его лицо. Осунувшееся, с полузакрытыми глазами.

Я пытаюсь вспомнить, когда ему в последний раз перевязывали ногу, но часы и дни смешались в моей голове, и я не в силах восстановить последовательность событий. Делали ли перевязку в Рехлине? Было ли там время для этого?

Я смотрю на него – гордого, упрямого, одержимого навязчивой идеей, исполненного решимости ценой невыносимых мук выполнить бессмысленное задание – и думаю, что он вовсе не плохой человек, а напротив, человек, который некогда обладал многими хорошими качествами, но отказался от всего хорошего за ненадобностью.

Где-то наверняка возвышается огромная гора, Монблан мусора, где свалено все хорошее, от чего отказалась Германия.

На очередной вечеринке, под музыку Моцарта в исполнении очередного трио, Эрнст дотронулся до украшенного галуном рукава фон Грейма.

– Мы можем поговорить?

Поговорить можно было только в машине Эрнста.

Они сидели в своих пальто в холодном, пахнущем кожей салоне автомобиля и смотрели, как снег падает на продолговатый капот, сглаживая прямоугольные очертания последнего. Через лужайку, за сверкающими золотым светом высокими окнами с раздвинутыми шторами, продолжалась вечеринка.

– Сигару?

– Спасибо. У вас всегда все лучшее, Эрнст. Вы человек расточительный, надо признать.

– Возможно, мне недолго осталось быть расточительным.

Вспыхнула спичка. Прикурив, Эрнст немного опустил стекло и щелчком выбросил спичку. В салон ворвалась струя холодного воздуха, и несколько снежных хлопьев опустились ему на лицо. Он слизнул снежинку с губы.

– Вы решили пойти к нам? – спросил фон Грейм.

Эрнст часто мысленно репетировал ответ, но все же замешкался на мгновение, словно человек, в решающий момент испугавшийся нырнуть в воду.

– Да.

Итак, он сделал это. Он даже не испытал облегчения. Лишь на секунду возникло ощущение, будто темная вода смыкается над ним.

– Эрнст, вы не представляете, как я рад. Вы не пожалеете.

– Конечно, пожалею. – Эрнст легко похлопал ладонью по баранке. – Мне придется продать это.

– Вы не можете ездить на двух машинах одновременно.