Ангел, летящий на велосипеде - [29]
Даже в этих запредельных условиях Мандельштам помнил о том, что в каждом приветствии заключена формула отношений.
В одном случае непременно нужно «ты», но по отчеству, а в другом - «вы», но по имени.
На самой вершине этой иерархии значений находятся домашние имена.
Его - Ося.
Его жены - Нежняночка, Някушка, Пташенька.
Его подруги - Лютик, Дичок, Медвежонок, Миньона.
Как это говорилось о людях декабрьского восстания? Якобы на всю жизнь они заключили себя в дне 14 декабря.
Так же и Надежде Яковлевне было никак не перешагнуть черту последнего года с Мандельштамом.
Тяжко жить, не имея способности к прощению. Минуло столько лет, а вдова поэта в одиночку и фактически без противника - продолжала свою войну.
Что такое совместная жизнь, как не постоянная забота о близком? В этом смысле для нее ничего не менялось. Она и сейчас жила мыслями о нем.
В этом мало кому признаешься, но Анне Андреевне Ахматовой она говорила так:
Не успокоюсь, пока не узнаю, что он мертв.
В переводе на язык, понятный двум вдовам, это означало:
- Пока я не успокоилась, он жив.
Так что из всех текстов покойного мужа наиболее актуальной для Надежды Яковлевны была фраза:
«Судопроизводство еще не кончилось и, смею вас заверить, никогда не кончится».
Некоторые вдовы настаивают на том, чтобы все оставалось, как при покойном супруге. Чашка должна находиться тут, а ложка - здесь. Нарушить порядок все равно что перевести стрелки на часах, показывающих минуту утраты.
Ну какие для Мандельштамов чашки и ложки! В их жизни вещам принадлежала ничтожная роль. Совсем иное дело - представления и принципы. Вот за них следовало постоять.
В этом и заключалось ее отличие от окружающих. Все вокруг шарахаются в разные стороны, ведут себя применительно к обстоятельствам, а она считает только так.
Конечно, по-другому и быть не могло. Ведь все нынешние темы прежде они обсуждали с мужем. именно тогда у них сложилось окончательное мнение.
И об Эмме Герштейн они говорили примерно в таких выражениях.
И о Харджиеве.
И об Ольге Ваксель.
Конечно, с Лютиком - случай особый.
Надежда Яковлевна сначала высказалась резко, а потом все же согласилась с Осипом Эмильевичем.
Вопреки логике ревнивого чувства, она писала, что «…музыка была в ней самой».
Впрочем, это она признавала не ее, а его правоту.
Если в Лютике действительно «была музыка» - значит так тому и следовало быть.
Как он писал?
В стихах памяти Лютика последовательность тоже обратная. Они начинаются описанием его возлюбленной в гробу, а завершаются - картиной пожара.
Следовательно, Мандельштам знал, что от Лютика всегда можно ждать неприятностей. С этой женщиной ничего нельзя предугадать.
Так оно и вышло, как он предчувствовал. Столько лет вдова задавала вопросы умершим, а тут впервые за многие годы получила ответ.
Читая убористый текст, она ясно слышала интонацию соперницы. Преобладало в первую очередь раздражение.
«Я очень уважала его как поэта, - писала Лютик, - но как человек он был довольно слаб и лжив. Вернее, он был поэтом в жизни, но большим неудачником. …Для того, чтобы говорить мне о своей любви, вернее, о любви ко мне для себя, и о необходимости любви к Надюше для нее, он изыскивал всевозможные способы, чтобы увидеть меня лишний раз. Он так запутался в противоречиях, так отчаянно цеплялся за остатки здравого смысла, что было жалко смотреть».
Как вела себя Надежда Яковлевна в ситуации двадцать пятого года? Тогда она не только не признала поражения, но, напротив, стала активной и изворотливой.
И сейчас, прочитав страницы, заботливо доставленные ей братом мужа, она как-то внутренне собралась.
В первую очередь Надежда Яковлевна занялась поисками лазутчика.
Друзей вроде много, но эту деликатную миссию не каждому поручишь.
Сперва она обратилась к Лидии Яковлевне Гинзбург, а затем начала бомбардировать Екатерину Константиновну Лифшиц.
С помощью двух этих женщин она рассчитывала организовать свое прошлое, попытаться снова взять его под контроль.
Надежда Яковлевна, конечно, догадывалась: ее соперница не забыла эту историю. То есть и ее обида не прошла, и какие-то вопросы остались.
Вдова поэта часто вспоминала, как через три года после разрыва Лютик заявилась к ним в Царское Село.
Новый скандал повторился с регулярностью сеанса: «…она снова плакала, - писала Надежда Яковлевна, - упрекала Мандельштама и звала его с собой. Как и раньше, это происходило при мне».
Трудно представить, что Лютику так уж хотелось начать сызнова. Скорее всего, это была лишь вспышка давно угасших чувств.
Вдруг что-то нахлынуло, взбурлило и повторилось вновь фрагментом их бесконечных препирательств.
А в начале шестидесятых Надежда Яковлевна вдруг узнала, что ее соперница, оказывается, была не чужда сочинительству.
Это Арсений Арсеньевич постарался: по его просьбе Ирина Николаевна Пунина доставила в больницу, где лежала Ахматова, целую пачку стихов.
Когда Надежда Яковлевна навестила заболевшую подругу, они вместе читали и обсуждали эти тексты.
Всякий пишущий об Ахматовой неизменно отмечает в ней нечто царственное.
Александр Семенович Ласкин родился в 1955 году. Историк, прозаик, доктор культурологии, профессор Санкт-Петербургского университета культуры и искусств. Член СП. Автор девяти книг, в том числе: “Ангел, летящий на велосипеде” (СПб., 2002), “Долгое путешествие с Дягилевыми” (Екатеринбург, 2003), “Гоголь-моголь” (М., 2006), “Время, назад!” (М., 2008). Печатался в журналах “Звезда”, “Нева”, “Ballet Review”, “Петербургский театральный журнал”, “Балтийские сезоны” и др. Автор сценария документального фильма “Новый год в конце века” (“Ленфильм”, 2000)
Петербургский писатель и ученый Александр Ласкин предлагает свой взгляд на Петербург-Ленинград двадцатого столетия – история (в том числе, и история культуры) прошлого века открывается ему через судьбу казалась бы рядовой петербурженки Зои Борисовны Томашевской (1922–2010). Ее биография буквально переполнена удивительными событиями. Это была необычайно насыщенная жизнь – впрочем, какой еще может быть жизнь рядом с Ахматовой, Зощенко и Бродским?
Около пятидесяти лет петербургский прозаик, драматург, сценарист Семен Ласкин (1930–2005) вел дневник. Двадцать четыре тетради вместили в себя огромное количество лиц и событий. Есть здесь «сквозные» герои, проходящие почти через все записи, – В. Аксенов, Г. Гор, И. Авербах, Д. Гранин, а есть встречи, не имевшие продолжения, но запомнившиеся навсегда, – с А. Ахматовой, И. Эренбургом, В. Кавериным. Всю жизнь Ласкин увлекался живописью, и рассказы о дружбе с петербургскими художниками А. Самохваловым, П. Кондратьевым, Р. Фрумаком, И. Зисманом образуют здесь отдельный сюжет.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.