Анекдот как жанр русской словесности - [63]
Сказовая линия в русской литературе, идущая от Лескова, очерчена чрезвычайно эффектно. Более того: сказовая линия была выделена Эйхенбаумом совершенно уместно, правомерно и в научном отношении абсолютно корректно. Однако надо помнить, что Лесков это ведь совсем не только сказ.
В богатейшем наследии писателя есть и иные линии, например, анекдотическая, довольно богато и разнообразно представленная. И эта анекдотическая линия также вдруг оказалась необычайно актуальной в двадцатые – тридцатые годы. Об этом как раз и пойдет сейчас речь. Ограничусь одной великолепнейшей парой: Николай Лесков – Андрей Платонов.
Целый слой (и весьма обильный и разнообразный) очерков, рассказов и повестей Лескова самым непосредственным образом был ориентирован на анекдоты, и не только фольклорные и исторические. На этот счет не раз делались, пусть, увы, и не слишком часто, наблюдения, хотя и разрозненные.212
Более того, кроме отдельных текстов, целиком настоянных на анекдотическом субстрате, Лесков создал целую книгу, которая фактически представляет собой настоящий сборник исторических анекдотов. Называлась книга «Рассказы кстати». Название совсем не случайное. Сейчас объясню, почему.
Анекдоты ведь надо рассказывать именно КСТАТИ, по какому-либо случаю или поводу…
Недаром Андре Моруа как-то заметил:
Анекдот, рассказанный непонятно по какому поводу, оскорбителен.213
Это строгое жанровое требование касательно рассказывания анекдота, думаю, сложилось довольно давно, в поздней античности и раннем Средневековье, когда анекдот зажил активной и совершенно самостоятельной жизнью.
В пушкинскую эпоху предпочитали употреблять французский термин и, определяя главную функциональную направленность анекдота, говорили так: à propos. Так, например, старший современник Лескова, драматург, прозаик, собиратель анекдотов Нестор Кукольник, записывая один из анекдотов, предварил его следующим наблюдением, фактически имеющим статус негласного закона:
à propos в анекдотах вещь важная.214
В общем название лесковского сборника полностью соответствует канонам жанра и учитывает его специфику. Фактически это формульное название.
Несколько слов о составе самого сборника. Вошедшие в него тексты чрезвычайно разнообразны и тематически и стилистически, но при этом вполне сводимы к одному общему жанровому канону – канону исторического анекдота.
Рассказы сборника основаны на необычных, странных, но, как подчеркивает автор, действительных происшествиях; в рассказах часто фигурируют исторические персонажи, пусть и подаваемые в крайне неожиданном, колоритном бытовом ключе, но при всей своей документальной основе перед нами не очерки, не зарисовки с натуры, а именно рассказы, полноценные художественные тексты, обладающие резкой, непредсказуемой сюжетной динамикой, к тому же концептуально обостренные и чрезвычайно насыщенные.
Как мне представляется, такой характер «Рассказов кстати» напрямую обусловлен традиционной стратегией исторического анекдота, который вводится в беседу, мемуары, очерк, статью и т. д. как бы мимоходом, случайно, спонтанно, а на самом деле представляет бомбу замедленного действия и призван в неожиданном, остром, разоблачающем ракурсе осветить современность.
Обратимся к лесковскому рассказу «Загон». Он не просто глубоко пронизан анекдотизмом, но и представляет собою целый сборник анекдотов в миниатюре, но анекдотов именно исторических, восходящих к жанру апофегмы.
Структура рассказа «Загон» как будто весьма прихотлива, но при этом совершенно законосообразно выстроена и даже жестко сцементирована.
Рассказ этот – переплетение целого ряда заметок, каждая из которых основана на конкретном житейском случае из жизни личности, более или менее известной в русском обществе второй половины XIX столетия. Но заметки соединены друг с другом отнюдь не хаотически и даже не через личности персонажей. Они введены в русло единой авторской концепции. Более того, именно будучи соединенными, сцепленными друг с другом, они и обозначают в совокупности концепцию и вырастают в целостный связный текст.
Эпиграфом к рассказу «Загон» могли бы послужить слова Ф. И. Тютчева о том, что «все прекрасные изобретения цивилизации существуют у нас только в виде пародии».215
Дело в том, что Лесков сопоставил, буквально сцепил друг с другом несколько реальных случаев того, когда введение в Российской империи вполне апробированных на Западе новшеств приводило к страшным обвалам, к катастрофическим последствиям: более того, в диком, нищем, гибнущем «Загоне» все эти новшества воспринимаются как совершенно ненужные и излишние.
Так Всеволожский, как с горьким ехидством замечает Лесков, задумал и осуществил самую настоящую ересь – построил для своих крестьян каменные дома:
Всеволожский ввел ересь: он стал заботиться, чтобы его крестьянам в селе Райском стало лучше жить, чем они жили в Орловской губернии, откуда их вывели. Всеволожский приготовил к их приходу на новое место целую «каменную деревню».216
Об удобствах этих крестьяне не просто не помышляли, но и не желали ничего подобного, радуясь своим «беструбным избам». Они приобрели дешевые срубы и стали жить в них, а каменные дома загадили:
Мы привыкли во многом воспринимать партизанскую войну 1812 году по «Войне и миру». Но великий Лев Толстой создал художественно безупречное, но во многом идеализированное представление о дубине народной войны. В реальности всё было не так просто и по-настоящему страшно.Как в действительности начиналось партизанское движение в 1812 года, читатель сможет узнать из предлагаемой книги. В основе её громкая некогда история подполковника Павла Энгельгардта, создавшего из своих крестьян партизанский отряд, с которым ловил и уничтожал солдат и офицеров «Великой армии».
В Одессе есть знаменитый пляж Ланжерон. Назван он так в честь Херсонского военного губернатора и Одесского градоначальника графа Александра Ланжерона, принявшего бразды правления после отъезда во Францию герцога Ришелье. Именно при Ланжероне Одесский край стал свободной экономической зоной, именно при нем был открыт Ришельевский лицей.Но на самом деле Ланжерон вошел в историю не только благодаря всему этому. Ланжерон был знаменит в высшем обществе Российской империи, как неподражаемый рассказчик и острослов.
Захватывающая история королевского ожерелья, украденного шайкой, возглавляемой графом Калиостро. В результате этой дерзкой кражи была несправедливо опорочена честь королевы Марии-Антуанетты, что повлекло за собой французскую революцию и казнь королевской семьи. Всю эту историю описал когда-то Дюма-отец, но он воссоздал в первую очередь саму грандиозную аферу. В настоящем же романе показано, что произошло далее. А далее было чрезвычайно интересный судебный процесс. Главарь шайки граф Калиостро был отпущен на свободу, а заточена была лишь графиня де ла Мотт.
Это – книга-реконструкция. Я попробовал, в меру своих возможностей, представить, каким мог бы быть профессиональный дневник шефа русской разведки в 1812 году. Содержание этого гипотетического дневника восстановлено строго по источникам.Ефим Курганов.
Биографическая, авантюрно-документальная повесть с картинками эпохи о графе Ланжероне де Сэсси, маркизе де ля Косс, американском революционере, французском эмигранте, русском генерале, градоначальнике Одессы, генерал-губернаторе Новороссии.
В первую книгу сборника «Золотая коллекция детективных рассказов» включены произведения в жанре исторического детектива. Николай Свечин, Антон Чиж, Валерий Введенский, Андрей Добров, Иван Любенко, Сергей и Анна Литвиновы, Иван Погонин, Ефим Курганов и Юлия Алейникова представляют читателям свои рассказы, где антураж давно ушедшей эпохи не менее важен, чем сама детективная интрига. Это увлекательное путешествие в Россию середины XIX – начала XX века. Преступления в те времена были совсем не безобидными, а приемы сыска сильно отличались от современных.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».