Андромаха - [2]

[Второе предисловие] {7}

Эней в третьей книге "Энеиды" Вергилия говорит:

Litoraque Epiri Legimus, portuque subimus

Chaonio, et celsam Buthroti ascendimus urbem.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Solemnes turn forte dapes, et tristia dona...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Libabat cineri Andromache, manesque vocabat

Hectoreum ad tumulum viridi quern cespite inanem

Et geminas, causam lacrymis, sacraverat aras...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Dejecit vultum, et demissa voce locuta est:

O felix una ante alias Priameia virgo,

Hostilem ad tumulum, Trojae sub moenibus altis,

Jussa mori: quae sortitus non pertulit ullos,

Nec victoris heri tetigit captiva cubile!

Nos, patria incensa, diversa per aequora vectae,

Stirpis Achilleae fastus, juvenemque superbum

Servitio enixae tulimus, qui deinde secutus

Ledaeam Hermionem, Lacedaemoniosque hymenaeos.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ast ilium, ereptae magno inflammatus amore

Conjugis, et scelerum furiis agitatus, Orestes

Excipit incaulura patriasque obtruncat ad aras. {*}

{* Вдоль берегов Эпира свой путь в Хаонийскую гавань

Мы направляем и вот подплываем к твердыне Бутрота...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вижу: печальный обряд приношений и тризны надгробной...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Правит, взывая к теням, Андромаха над Гектора прахом

И возлиянья творит на кургане пустом, где супругу

Два алтаря посвятила она, чтобы плакать над ними...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Взор опустила она и промолвила, голос понизив:

"Всех счастливей одна Приамова дева, которой

Жертвою пасть по приказу пришлось на вражьем кургане,

Возле Троянской стены. Никому не досталась по жребью

И не коснулась она победителей ложа в неволе!

Родину нашу спалив, увезли нас по водным равнинам;

Сына Ахиллова спесь, надменность юнца я терпела,

В рабстве рожая детей. Когда же он в Спарту уехал,

Чтобы брак заключить с Гермионой, внучкою Леды...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

То, любовью горя к невесте отнятой, мучим

Местью Фурий, Орест застиг внезапно Пелида

И на Ахиллов алтарь его поверг бездыханным.

(Лат. Перевод С. Ошерова)}

В этих немногих стихах изложен весь сюжет моей трагедии; тут и место действия, и происходящие в этом месте события, и все четыре главных действующих лица, и даже их характеры - кроме характера Гермионы ревность и неистовство которой достаточно отчетливо показаны в "Андромахе" Еврипида.

Характер и поведение Гермионы - почти единственное, что я позаимствовал у этого автора, так как моя трагедия, нося то же название, что и у него, имеет совсем иной сюжет. У Еврипида Андромаха боится за жизнь Молосса - это ее сын от Пирра, боится, что Гермиона умертвит его, а вместе с ним и ее самое. В моей трагедии о Молоссе не упоминается: у Андромахи нет другого мужа, кроме Гектора, и другого сына, кроме Астианакса. Мне хотелось, чтобы образ Андромахи соответствовал тому представлению о ней, которое ныне утвердилось у нас. Среди тех, кто слышал когда-либо имя Андромахи, большинство знает ее только как вдову Гектора и мать Астианакса. Никто не подозревает, что она могла иметь другого мужа или другого сына, и я сомневаюсь, что слезы Андромахи произвели бы на моих зрителей то впечатление, которое они действительно произвели, если бы она проливала их из-за сына, рожденного не от Гектора.

Правда, мне пришлось продлить жизнь Астианакса на несколько больший срок, чем он прожил на самом деле; но ведь я пишу в стране, где такая вольность не может быть плохо принята, ибо, - не говоря уже о том, что Ронсар сделал Астианакса главным героем своей "Франсиады", {8} - кто же у нас не знает, что род наших древних королей возводится именно к сыну Гектора и что, согласно нашим старинным хроникам, {9} жизнь юного царевича после разгрома его родной страны была спасена, и он стал основателем нашей монархии!

Насколько смелее, чем я, поступил Еврипид в своей трагедии "Елена"! Он в ней просто опрокидывает верования, общие для всех греков: он исходит из предположения, что Елена вообще не ступала на землю Трои и что после того, как этот город был спален дотла, Менелай нашел свою супругу в Египте, который она за все это время ни разу не покидала. Эта версия основывается на предании, распространенном только среди египтян, о чем можно прочесть у Геродота. {10}

Я полагаю, впрочем, что для оправдания допущенной мною небольшой вольности мне нет надобности ссылаться на пример Еврипида, ибо совсем не одно и то же - полностью разрушить самую основу сказания или только изменить в нем некоторые события, которые в каждой новой передаче всегда существенно меняются. Так, если верить большинству поэтов, Ахилл мог быть ранен только в пятку. А у Гомера рана наносится ему в плечо, {11} причем автор "Илиады" не считает неуязвимой никакую часть его тела. У Софокла Иокаста умирает {12} сразу же после того, как узнает Эдипа, тогда как Еврипид продлевает ей жизнь {13} вплоть до битвы и гибели обоих ее сыновей. Именно по поводу противоречий такого рода один старинный комментатор {14} Софокла {Sophoclis Electra. ["Электра" Софокла (лат.)].} очень удачно замечает, что "отнюдь не следует развлекаться уличением поэтов в изменениях, внесенных ими в старинные предания, лучше постараться вникнуть в то, какое прекрасное употребление они сделали из этих изменений и как изобретательно они сумели приспособить миф к своему сюжету".