Андрогин… - [9]

Как-то к нам в больницу, как в одну из самых богатых клиник, по причине некоторой нашей деятельности (какой, я вам уже намекала) перевели одну сумасшедшую. Она разоряла все больницы своим поведением. В связи с ее шаманской деятельностью, на неё тратились огромный государственные средства. Больная, как считалось (но хочу сразу же обозначить, что так я называю своих подопечных лишь под давлением коллектива, но никак не по своим собственным убеждениям, сама я их назвала бы «коллегами»), – Анна Дмитриевна, шаман не по рождению, но по воле случая, то есть одной старой шаманки, ещё в юности (в связи с чем Анна Дмитриевна и была помещена в психиатрическую лечебницу в возрасте пятнадцати пяти лет своим братом) вместо бубна и ритуальных танцев использовала свою одежду. То есть не свою, а казённую, больничную, чем и разоряла государство. Общалась с духами и путешествовала по мирам Анна Дмитриевна, обменивая ценные знания на клочки одежды, которые она отрывала и, связывая маленькими узелочками, разбрасывала духам. Духи, забирая дары, рассказывали ей, куда убежали души больных и что есть в других пространствах.

Анна Дмитриевна представляет собой некое бесполое, как кажется со стороны, но, впрочем, как и положено всем шаманам существо, очень маленького роста. У неё тонкие конечности и щупленькое тельце, череп, обтянутый кожей, и чёрные с седыми прядями, словно окраска человека-попугая, длинные прямые волосы. У неё небольшие андрогинные черты лица с мужскими скулами, женскими губами, носом-клювом, намёком на усики и бороду верхняя губа и щёки, и водянисто-голубые глаза с растворившимися в пространствах зрачками. Она рвёт на себе одежду, но не замечает своей наготы, она не любит и не ненавидит своё тело, для неё оно словно отсутствует.

Появившись в нашей больнице, Анна Дмитриевна стала одной из моих любимых пациенток, во-первых потому что её будущее было не одно, а несколько, и мы с ней вместе иногда совершали путешествия к её духам, а во-вторых, потому, что периодически узнавала меня по-другому. Если Анна Дмитриевна оставалась в каком-нибудь из своих путешествий, близких к миру моего второго воплощения, она начинала называть меня Оламом, чем вызывала недоумение всего персонала. Точнее, недоумение вызывала не она, а я, которая вместо того, чтобы попытаться её успокоить (почему-то все мои коллеги считают, что всех всегда надо успокаивать) и сделать так, чтобы она меня узнала, я умилённо смотрю на неё и периодически начинаю отвечать ей, говоря про себя в мужском роде…

Купив новое платье, сандалии и трусы, я ехала к себе на работу, где один из моих пациентов решил перевоплотиться из Дали в Рубенса. Вот уже несколько месяцев, как он рисовал великолепные подделки Дали, которые мы продали. Теперь же он почему-то решил, что ему надо стать Рубенсом. С этим надо было срочно что-то сделать, потому что рисовать, как Рубенс, у него не должно было получиться, он – Дали, я это очень хорошо знала. О его желании перевоплощения я, впрочем, тоже знала, но не могла сказать, когда именно оно возникнет. Периодически мы с Зохарием Моисеевичем, как звали нашего Дали, по «личному делу» прохаживаясь по парку больницы, вели пространные беседы с ангелом, который присоединялся к нам за нашими прогулками. Этот ангел злобно подговаривал нашего Дали, что Дали – это ещё не предел мечтаний, вот гений Рубенса – это было бы куда серьёзнее. Мы спорили, иногда доходило даже до взаимных оскорблений, но удержать Дали мне удавалось, и вот теперь, воспользовавшись моими личными переживаниями, художественный гений решил испортить нам всё дело…

Я подъехала к зданию больницы, поставила машину и зашла внутрь.

– Здравствуйте, Малка Шатовна! – поздоровались со мною охранники.

Андрей Андреевич ждал меня у проходной.

– Скорее, скорее! – шептал он заговорщическим тоном, обдавая моё лицо своим липким дыханием. Из его рта воняло докторской колбасой. Меня чуть не вырвало. Я отшатнулась.

– Я уже здесь, Андрей Андреевич! – сказала я успокаивающе. – Сейчас я поговорю с Дали!

– Да нет же, с Дали всё в порядке! – прошептал мне Андрей Андреевич.

– Но как же это?! – удивилась я. – Вы же сказали…

– Да, я сказал, но это лишь из-за того, что он мне так велел! – заговорил Андрей Андреевич ещё тише и всё ближе придвигаясь ко мне.

– Кто он? – недоуменно спросила я.

– Он – человек! – сказал загадочно Андрей Андреевич.

– Вы с ума сошли! – попыталась отшутиться я. – Хотя это не мудрено!

– Нет же, вы не понимаете: он очень странный! Он велел мне вас найти и позвать сюда, на работу. Мне тоже показалось это необычным, я предложил ему дать номер вашего мобильного, но он так посмотрел на меня, и мне так жутко стало! Ах, Малка Шатовна, дорогая…

У меня забилось сердце, мне стало душно и жарко, мне захотелось сесть, лечь или ещё лучше упасть в обморок. Я посмотрела на Андрея Андреевича и увидела, что из кармана его обтягивающих классических брюк торчит стодолларовая купюра.

«Он бы так не поступил! – подумала я в смятении. – Как странно!» – мы уже заходили на мой этаж…

– Где он? – я задыхалась от своего вопроса. Андрей Андреевич семенил за мной короткими шажками. Я задыхалась от запаха хлорки, которой мыли коридоры, я задыхалась от того, как долго ещё было идти до моего кабинета. По дороге я надела белый халат и теперь шла, нервничая, застёгивая, расстёгивая и теребя пуговицы на нём. Сандалии прилипали к линолеуму, и идти становилось тяжело, будто меня затягивало в болото. Мои ноги казались мне тяжёлыми и чужими. Переставлять их казалось странным, потому как они словно и не принадлежали мне вовсе. Меня будто прицепили на крючки и тянули теперь назад, удерживая за резиновые верёвки так, чтобы я могла подойти близко-близко, но лишь на столько, чтобы меня или, скорее, я не укусила.