Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна - [33]

Несколько позже в связи с предвыборной кампанией 1989 г. появились доверенные лица и новые российские политики, проходили заседания «Фонда за выживание и развитие человечества»[112] (забыла точное название этого на мой взгляд сомнительного и недолго прожившего объединения) и появилось еще много совсем новых иногда даже странных для нашего дома людей.

Большинство этих визитов зафиксированы фотографиями и записями Андрея Дмитриевича в дневнике или в «Воспоминаниях».

Елена Боннэр

Декабрь 2010

Часть вторая 1970–2011 гг. Правозащитная, общественная, литературная деятельность и связанные с этой деятельностью события и факты биографии

1970–1989. Правозащитная деятельность, в том числе вместе с А. Д. Сахаровым

Исходя из того, что основа правозащитной деятельности — это помощь конкретным людям — жертвам государственных репрессий, а также их семьям, не будет ошибкой сказать, что правозащитная деятельность Елены Георгиевны Боннэр началась еще в подростковом возрасте — с тех самых посылок, которые она, вместе с бабушкой и братом, собирала и посылала в лагерь маме и ее со-лагерницам (притворяясь их родственницей). «Всехняя Люся» — так называли Елену Боннэр узницы АЛЖИРа.

1970. Активное участие в «самолетном деле», присутствие на всех судах. Поездка в Калугу на суд над Р. Пименовым и Б. Вайлем. Знакомство с Андреем Сахаровым.

В 1950–60-е годы в кругу многочисленных друзей Елены Боннэр были и те, кто получил срок «за политику» в после-сталинские, но еще в до-диссидентские времена. Среди них был Феликс Красавин, которого Елена Боннэр знала с момента его рождения в январе 1930 года, поскольку его мама Анастасия (Людмила) Красавина и Руфь Григорьевна (мама Е. Г. Боннэр) были дружны с начала 1920-х годов, а отец Феликса Петр Таскаров был близок с Геворком Алихановым (отцом Е. Г. Боннэр). Феликс сидел дважды в 1950–1956 гг. и в 1957–1965 гг. Во второй половине 1960-х Феликс познакомил Е. Г. Боннэр со своими освобождающимися со-лагерниками Эдуардом Кузнецовым[113], Алексеем Мурженко и Юрием Федоровым[114]. Они в свою очередь привели в дом Е. Г. Боннэр Бэлу Коваль[115], ставшую другом семьи навсегда. Так и получилось, что после ареста Эдуарда Кузнецова по «самолетному делу» 15 июня 1970 г. Елена Боннэр активно занялась защитой его и его подельников.

Кратко о самом этом «деле». В конце 1969-го, в 1970 г. группа советских граждан (13 евреев-отказников и трое русских), среди них и Эдуард Кузнецов, решили пойти на «безумный» шаг — угнать с аэродрома самолет и перелететь из Ленинграда в Швецию. В подготовленном заранее обращении к мировой общественности они, в частности, писали: «Следует подчеркнуть, что наши действия не опасны для посторонних лиц; в тот момент, когда мы поднимем самолет в воздух, на его борту будем находиться только мы». Организаторы этой акции в общем сознавали ее обреченность, тем более, что были основания предполагать, что КГБ СССР осведомлено об их планах. Но в любом случае они этим своим «безумием» хотели привлечь внимание мировой общественности к проблеме свободы выезда из СССР. И в этой части акция оказалась чрезвычайно успешной, в значительной мере теперь уже по причине «безумия» советских властей. Действительно, больше всего участники группы боялись, что их «повяжут» дома поодиночке, втихую. Но спецслужбы поступили наоборот — вся группа была арестована 15 июня 1970 г. на летном поле аэродрома «Смольное» под Ленинградом. А суд в декабре 1970 г. и смертный приговор двум участникам (Эдуарду Кузнецову и Марку Дымшицу) всколыхнули весь мир (в результате 31 декабря 1970 г. кассационный суд заменил расстрел на 15-летнее заключение).

И ключевую роль в этой победе гуманизма сыграла регулярно передаваемая за рубеж информация из зала суда о процессе. И поставляла друзьям эту информацию Елена Боннэр, записавшаяся тетей Эдуарда Кузнецова и потому получившая разрешение присутствовать на этих судебных заседаниях.

«Через день или два из Риги стало известно, что большинство арестованных рижане-евреи. Но есть трое русских — Кузнецов, Федоров, Мурженко. И родственникам надо ехать в Ленинград, чтобы сделать передачи и говорить со следователями. Мама Кузнецова ехать отказалась, ссылаясь на плохое здоровье. Тогда я с помощью знакомого врача соорудила доверенность от нее, в которой указывалось, что я тетя ее сына… Так я стала тетей Кузнецова, хотя это было несколько рискованно. И моя мама была крайне обеспокоена тем, что я ввязалась в эту историю» (Елена Боннэр, «До дневников» [6]).

«Сразу после ареста Кузнецова и его товарищей Люся вылетела в Ленинград, где застала обстановку полной растерянности среди знакомых Кузнецова; она одна поехала на аэродром и узнала, что Кузнецов и другие действительно были арестованы там у трапа самолета… В ближайшие дни Люся подала заявление, что она — тетя Кузнецова, и таким образом получила право „родственницы“… Люся в первые же недели приложила очень много сил, подбирая адвокатов для Эдика и других обвиняемых, еще больше усилий в этом деле потребовалось от нее в дальнейшем — на протяжении более 10 лет… В декабре начался суд… Люся присутствовала на всех заседаниях, а вечерами каждый день по памяти восстанавливала запись суда… в Москву поступала самая свежая оперативная информация, немедленно печаталась и передавалась иностранным корреспондентам… Я решил написать от себя письма президенту США и президенту СССР Подгорному с просьбой о снисхождении в двух делах — А. Дэвис и ленинградских самолетчиков…»